Юлия Кузнецова - Первая работа. Испания

— Так вы расстались? — осторожно напомнила я.

— Хуже, — мрачно ответил он. — Ты знаешь, что может быть хуже расставания?

Я покачала головой. То есть полно, конечно, вещей хуже расставания. Когда болеет кто-то… Или вообще, не знаю. Умирает. Но он-то хочет чем-то меня удивить.

— Las promesas, — с пафосом сообщил он, — incumplidas.

— ¿Las promesas? — переспросила я, про себя сообразив: «Обещания».

— Incumplidas, — подчеркнул Хорхе.

«Так, — подумала я, — cumplir — „исполнять“… Отсюда, например, cumpleaños — „исполнение лет“, то есть попросту „день рождения“. Значит, Хорхе выбили из колеи неисполненные обещания… Да так сильно, что он всю стену в материнской квартире испортил. Мне бы за такое голову открутили!»

— Понимаешь, — с жаром принялся объяснять Хорхе, — она пообещала писать письма. Я решил, что это очень хорошо. Я такой человек… Долго подбираю слова. Мне проще писать, чем говорить. Вот сейчас мне было бы проще написать обо всём.

Я покосилась на исчёрканную стену.

— Я подумал, что письма помогут мне узнать её получше. А если она напишет «Давай расстанемся», то мне будет легче убедить её в письмах, что нам нужно встречаться лет пять.

— Сколько-сколько? — вытаращила глаза я.

— Пять лет, — повторил он озадаченно. — А сколько встречаются у вас в России?

— Ну не знаю, — промямлила я, — мне кажется, пары лет достаточно…

— Мои друзья встречались со своими жёнами лет по шесть, — пожал плечами Хорхе, — а некоторые и по восемь.

Я хотела высказать мнение о разнице менталитетов, но тут вспомнила про Бенисьо и промолчала. Да и кто знает, как сказать по-испански «менталитет»?

— Так о чём она тебе написала?

— В том-то и дело! Ни о чём! От неё не пришло ни одного письма.

— А сам писать не пробовал?

— Двадцать. Двадцать писем ей написал. Ни на одно не ответила.

— Ну она же упорная.

— Вот именно! Она сама сказала, что надо переписываться. И не написала. Это меня и убило. Я решил, что все Марии такие. Им всем нужно только одно — выйти замуж за иностранца. И решил, что попытаюсь встречаться со всеми Мариями, какие мне попадутся. И ни на одной не женюсь!

Тут мы оба посмотрели на стену.

— Это список всех, кого ты бросил?

— Нет. Это попытки вас всех забыть.

— Получилось?

— Не очень.

— Постой, так ты и меня бы бросил?

— Не знаю, — смутился он.

— Не ври, — отрезала я. — Значит, ты считаешь, что все Марии думают только о себе? И мечтают выйти замуж за иностранца? Так вот… Знай…

Я набрала воздуху в грудь.

— Знай, Хорхе! Всего пару часов назад, нет, три часа назад! Мой друг предложил поехать с ним в Мадрид. Даже кольцо подарил! То есть хотел подарить…

— Друг-испанец?!

— Да. И я… Я отказалась.

— Он некрасивый? — живо поинтересовался Хорхе.

Ох, тридцать лет человеку! А размышляет как Данка!

— Нет, — усмехнулась я, — очень симпатичный. А голос какой… Просто карамельное мороженое!

— Почему ты тогда отказалась? — недоумевал Хорхе.

— Потому что он мне как друг, — пояснила я, — как брат.

— Но ты ведь осталась бы тут, в Испании!

— Почему ты думаешь, что все Марии, да и вообще все русские девушки об этом мечтают? — спросила я.

Он замолчал. Мне показалось, что я прямо слышу, как у него мозги прокручивают новую информацию.

— Спасибо, — наконец сказал он, — спасибо, что рассказала мне об этом. Но всё-таки я не понимаю. Тебе Испания не нравится?

— Знаешь, — фыркнула я, — у меня есть ученица. Ей шесть лет. Ты на неё похож. Конечно, мне нравится Испания! Я даже мечтала бы тут жить, где-нибудь у парка Гуэля. Но одна. И для этого на мне никто не должен жениться. Я буду работать. Учительницей.

— У парка Гуэля неудобно, — покачал головой Хорхе, — туда в гору долго подниматься пешком.

— Да? — развеселилась я, поражаясь всё-таки, какой же он ребёнок. — А я и не заметила. Мы туда на автобусе приехали. Ну, тогда я хотела бы жить у моря.

— У моря? — переспросил Хорхе. — Когда ты накопишь столько денег, чтобы жить у моря, то позвони мне. Или напиши.

— Я тебе и так могу написать, — улыбнулась я, — просто. Как приеду. Хочешь?

— Ещё как хочу! — воскликнул он. — Очень хочу! Я ведь так и жду писем от Марии.

— Только я не та Мария, — напомнила я, — я просто Мария.

— «Simplemente María» [59] «Просто Мария» — название мексиканского телесериала 1989 года. , — повторил он и впервые за вечер рассмеялся.

Хотя и по-прежнему своим этим глупым тоненьким смехом.

За окном совсем стемнело. Я представила себе, как Марина отчаянно танцует в каком-нибудь клубе, а Бенисьо едет обратно в Мадрид, и мимо него проносятся пальмы и горы Барселоны…

— Мне пора на работу, — поднялся с матраса Хорхе.

— А кем ты работаешь? — спросила я.

— Барменом. Слышишь, как я медленно говорю? Это не только потому, что я долго подбираю слова. Я ещё плохо слышу, — признался он. — У нас так музыка громко играет, что у меня со слухом проблемы.

— Ты отлично говоришь, — успокоила я его. — Мне было бы сложно тебя понять, если бы ты говорил быстро.

На самом деле я огорчилась немного. Получается, я могу общаться только с теми, кто медленно говорит, или с учителями, да и то не со всеми. Я неплохо понимала Бенисьо, но всё-таки это не смахивало на настоящий разговор: говорил больше он, а не я. И, общаясь с ним, я о многом догадывалась больше по взглядам и жестам, чем по значению слов. «Выходит, начать встречаться с испанцем — это вовсе не идеальный способ выучить язык», — с грустной усмешкой подумала я. И, отгоняя чувство вины перед Бенисьо, спросила:

— Скажи, Хорхе… Почему твоя мама всё время говорит о туристах и вазочках? Её я вообще практически понять не могу.

— А, мама любит историческое наследие, — улыбнулся Хорхе. — Она тебе цитировала кусок Конституции Испании?

— Наверное, — пожала я плечами.

— Там говорилось об охране памятников культуры и искусства. Их нельзя вывозить за рубеж. Мама любит повторять, что эту Конституцию подписал сам король! Многие её друзья считают: раз в Конституции сказано «охранять», надо получше следить за туристами. Но у мамы свой план. Она решила на своём примере показать, что если людям предоставить полную свободу выбора (вон сколько вазочек, бери не хочу!), то они не станут использовать свободу во зло. То есть попросту не возьмут чужого. И тогда ни за кем не нужно будет следить.

— Памятники искусства — это вазочки, что ли? — сообразила я.

— Да. Вот у тебя есть свобода в нашей квартире. Делай что хочешь. Нужны тебе вазочки?

— Нет, — твёрдо сказала я, с содроганием вспомнив о вазочке с ракушкой.

— Вот видишь. Мама права.

— Ага, свобода, — проворчала я. — Меня-то она так отругала!

— Это она пауков испугалась, — объяснил Хорхе и подмигнул мне, — которых ты очень любишь. Ну, ну, не обижайся! Если хочешь знать, завтра ты поживёшь в Испании одна. Мы с мамой уезжаем до понедельника. Едем на поиски новых вазочек. Мама надеется, что я увлекусь искусством. Хотя я им никогда не интересовался. С тех пор как бросил школу. Кстати, зря она позволила мне это сделать.