Юлия Кузнецова - Первая работа. Испания

Впрочем, помощь мне, как оказалось, не требовалась. В квартире царила тишина. Я так и сидела на стуле. Старалась не думать о том, что могло бы произойти, если бы я не вырвала руку. О Бенисьо тоже старалась не вспоминать. В общем, единственное, что прокручивалось в моей голове без конца, словно заедающий диск в старом DVD-аппарате, это последняя фраза Хорхе. «Все вы, Марии, одинаковые!»

Я к своему имени отношусь трепетно. И считаю, что все Марии, с которыми я знакомилась в жизни, классные девчонки. Но зацепило меня не то, что Хорхе пренебрежительно отозвался о моём имени.

Хм… А может, он ненавидит всех, кого так зовут? Но за что…

Тут была какая-то загадка. Точно как в кино. Я сначала попыталась о ней забыть. Даже открыла френд-ленту во «ВКонтакте». Но московские события никак не могли меня отвлечь. Дурацкая стена с зачёркнутыми именами не шла из головы. Только вот как узнать правду? Не спрашивать же у Хорхе напрямую.

Хотя… Почему бы и нет, я что, языка не знаю, что ли?!

Я поднялась, разминая затёкшие ноги. Осторожно приоткрыла дверь в коридор. По-прежнему тишина.

— Эй! — крикнула я в тишину. — Почему это мы одинаковые? Мы, Марии!

— Ненормальные все! — мгновенно отозвался Хорхе из кухни, словно только и ждал этого вопроса.

Я засмеялась. Вышло как-то натужно, но, надеюсь, достаточно обидно.

— А ты-то нормальный? — ехидно спросила я.

Послышались шаги. Я отступила, прикрыв дверь.

— Я просто хотел тебе показать, что ты мне нравишься, — тихо сказал Хорхе.

— Что?! — опешив, переспросила я. — Ты… что?!

— Это был знак внимания!

— Знак чего?!

Вот тут уж меня по-настоящему пробрал смех. Наверное, что-то нервное со мной случилось. Я как начала смеяться, так и не могла остановиться. У меня даже слёзы полились. Хорхе мрачно молчал, а потом вдруг тоже захохотал. У него оказался такой странный смех… Тоненький, как у девчонки! Как это вообще возможно при таком басе?

— Хорхе, — сквозь смех выговорила я, — ты… ты сумасшедший! Так нельзя показывать девушке, что она тебе нравится! Нельзя, слышишь?

— Почему? — искренне удивился он, вызвав у меня новый приступ веселья.

— Потому что… потому что ты ведёшь себя как маньяк! Есть такое слово в испанском?!

Он ошарашенно замолчал. Перестал смеяться.

— Что, правда?

— Конечно.

— О… Мне жаль, — выдавил он.

Я покачала головой. Страх ушёл — то ли со смехом, то ли при взгляде на несчастного круглоглазого Хорхе, который хмурился, пытаясь разобраться, когда именно он себя вёл как маньяк и почему нельзя оказывать девушкам такие знаки внимания. Забавный он.

Я снова фыркнула.

— Скажи-ка, — начала я, — а то, что ты пишешь моё имя на стене… А потом зачёркиваешь… Это тоже знак внимания?

— Ты видела?!

— Случайно, прости.

— Нет, нет!

Он заскочил к себе в комнату.

— Не надо…

Дальше я не расслышала. Пришлось идти за ним. Не в саму комнату, конечно. Я остановилась на пороге. Он замер перед исписанной стеной, разглядывая её с таким вниманием, с каким, наверное, великие художники обозревали свои полотна. И тут у меня напрочь исчезло желание смеяться. Я всё глядела, глядела на Хорхе и чувствовала, что «подключаюсь» к нему, буквально «примагничиваюсь» и взглядом, и чувствами.

Ну конечно, моё дурацкое качество и тут не оставляет меня в покое. На самом деле я всё время к кому-нибудь да подключаюсь. К Исабель, к Бенисьо. К городу. Но тот факт, что я против воли начинаю чувствовать настроение того, кто мне не нравится, несколько раздражал…

Однако я ничего не могла с собой поделать. Я чувствовала, что Хорхе искренне страдает, и не могла не спросить тихо:

— Что с тобой?

— Мне плохо, — прошептал он.

— Почему?

Хорхе вздохнул и отвернулся от стены. Отошёл к своему матрасу, уселся на него, упёрся локтями в колени, опустил голову.

— Это долгая история, — наконец выдавил он.

— Я могу послушать, — откликнулась я.

Он подвинулся на своём матрасе.

— Ну нет, — покачала я головой, — я тут, у двери сяду. На стуле. Вдруг ты мне ещё один знак внимания оказать решишь.

Сказала — и тут же пожалела. С такой болью он посмотрел на меня… Я её почувствовала, эту боль. Как будто сунула нос в раскалённую духовку и обожглась горячим паром.

— Так чьё это имя? — тихо спросила я, усаживаясь у двери.

И Хорхе рассказал. Говорил он, как всегда, медленно и членораздельно. Паузы между словами он делал даже длиннее, чем Росита.

Оказывается, у Хорхе была возлюбленная, студентка из России. Тоже Мария, как и я. Только старше лет на пять. Она приехала учить бизнес-испанский и была, как выразился Хорхе, obstinado . Я соотнесла это слово с английским obstacles , «препятствия». То есть obstinado — такой человек, который преодолевает препятствия. Но я не была уверена в значении этого слова. Хорхе уловил, что я растерялась, и пояснил: Мария была упорной, insistente .

Упорство она проявила во всём: заставила сеньору по утрам варить кашу, а не отделываться йогуртами (я рот раскрыла от удивления: «А что, так можно было?»), закончила за неделю один курс бизнес-испанского, потом — следующий, сдала оба экзамена и принялась за освоение самого высокого уровня. И заодно влюбила в себя Хорхе. Он признался, что буквально помешался на ней.

«Она такая сильная!» — мечтательно сказал он, глядя на свою стену. Fuerte . Мне вспомнилось, как Росита объясняла нам, что некоторые суффиксы в испанском придают существительным дополнительное значение. Например, суффикс - on . «Дом» по-испански — casa . А если добавить - on , получится cason — «домина, огромный дом». «Если мы возьмём слово „женщина“, — улыбаясь, продолжила Росита, — mujer , и добавим суффикс - on , получится mujeron , такая крепкая, мужеподобная тётенька». Своё воспоминание я благоразумно оставила при себе. Хорхе вряд ли понравилось бы, что его возлюбленную можно назвать mujeron .

— Она всегда добивалась того, что хочет, — тем временем продолжал он, — кроме одного. Она хотела, чтобы я на ней женился. Хотела остаться тут и найти себе работу со своим бизнес-испанским. А я…

Он умолк, кусая губы.

— Ну куда я её привёл бы, — он беспомощно огляделся, — я мало зарабатываю. И потом… У нас не принято жениться в моём возрасте.

— А сколько тебе лет? — поинтересовалась я.

— Тридцать.

— Сколько?!

— Когда я встречался с Марией, мне было двадцать восемь! — защищаясь, сообщил он.

Я только покачала головой. Тридцать лет! Да у моего папы уже была пятилетняя я! Вот они тут в Испании дают.

— Я ещё учиться пойду, — сообщил Хорхе. — А если семья, то какая учёба?