Витауте Жилинскайте - Операция «Тюбетейка»

Вдруг одна из женщин встала и сказала:

— Приготовьте билеты! Контроль!

Подошла к девочке и потребовала:

— Ну-ка, предъяви билет.

— Так… я… у меня… нету, — залепетала девочка и покраснела как рак. — Я же… ещё маленькая…

— Маленькая? А считаешь, что лучше всех всё знаешь! — строго сказала женщина-контролёр. — Говоришь, нет никакого зайца, а сама зайцем едешь!

Троллейбус грохнул от смеха.

— Так что открывай-ка свою замечательную сумочку и плати штраф.

И тут мальчик и его мама увидели, что проехали свою остановку! Но троллейбус вдруг ни с того ни с сего остановился.

— Наверно, ус сорвался, — сказал водитель. — И как нарочно, у самой почты!

Но почему-то не вышел поправлять ус, только отворил передние двери, и мама с мальчиком сошли, а за ними, спасаясь от контролёра, выскочила девочка-всезнайка. Спрыгнула на мостовую и, не оглядываясь, бросилась бежать, как самый настоящий заяц…

— Видишь? — сжимая мамину руку, спросил Ауримас.

— Вижу, — весело улыбнулась мама.

И они свернули к почте.

Ауримас отправился в магазин. В одной руке — хозяйственная сумка, в другой — записка, что надо купить: три бутылки молока, две баночки сметаны, килограмм сахара, пачку масла и ещё хлеб, пирог и пять сладких сырков с изюмом. Вот сколько всякой всячины велела ему купить мама.

Идёт Ауримас, по сторонам не смотрит, ворон не считает, весело сумкой помахивает. Только вдруг слышит: бух! бах! трах! — и шаг его замедляется. Впереди — тир, и кто-то палит по мишеням из духового ружья.

«А если… если… — нерешительно переминается мальчик с ноги на ногу, — если зайти и только взглянуть? Взглянуть — и больше ничего».

А ноги уже сами несут его к двери тира. Она широко распахнута, перед мишенями — один-разъединственный парнишка с ружьём в руках. Трах! Поражённый меткой пулькой, урчит грузовичок, проезжает немножко вперёд и возвращается назад. У Ауримаса даже ладони зачесались — так захотелось самому прицелиться! Он не новичок, он уже знает, как заряжать ружьё, как нажимать курок, всё-всё знает — ещё бы, старый, опытный стрелок!

Парнишка отстрелялся, положил ружьё и ушёл. В тире совсем пусто. На длинном столе лежат несколько духовых ружей и полная коробочка пулек.

«А если… если… — снова мнётся мальчик, — если я стрельну всего один разок? Один разок, и все!..»

— Дайте мне три пульки, дяденька! — Ауримас и сообразить не успел, каким образом вылетели у него эти слова.

Усатый дяденька, работающий в тире, берёт девять копеек, отсчитывает три кусочка свинца и внимательно смотрит, сумеет ли малыш сам зарядить ружьё. Но Ауримас успешно справляется с этим делом. Потом крепко прижимает приклад к плечу и, облокотившись о стол, начинает водить мушкой по стене в поисках достойной мишени.

Вот мельница, вот корабль, танк, попугай, клоун, вот самолёт, грузовик, ястреб, тигр, цветок… Ауримас выбирает клоуна с голубым мячиком в руке. Если попадёшь в мячик, улыбающийся клоун перекувырнётся и снова встанет.

Однако сегодня клоун почему-то невесел, не улыбается, — может, оттого, что чья-то неметкая пуля попала ему в щёку под самым глазом, и теперь там вмятина, словно большая слеза. Уставшая рука клоуна едва удерживает голубой мячик.

Когда Ауримас прицелился и был готов вот-вот спустить курок, клоун словно бы шевельнулся и тряхнул головой.

— Неужели тебе не жалко меня? — донёсся до Ауримаса его тихий шёпот. — Ведь я точно как ты: две ноги, две руки, и глаза у меня есть, и нос… В тире столько мишеней, но никому так не достаётся, как мне!.. Это из-за того, что я клоун и должен смеяться даже сквозь слёзы. Посмотри, во что превратился мой клоунский балахон — его будто молью побило, сплошные дыры, а никто не починит, не залатает… Знай себе палят без всякой жалости. Хоть бы ты меня, несчастного шута, пожалел…

Ауримас косится на усатого дяденьку: может, и он слышал, что шепчет клоун? Нет, ничего дяденька не видел, ничего не слышал, только деньги считает.

«Наверно, мне почудилось», — успокаивает себя мальчик и снова целится в клоуна.

— Тогда стреляй, бездушный! — топает ножкой клоун и сжимает кулачок. — Посмотрим, попадёт ли в меня хоть одна твоя пуля!

— А вот и попадёт, — смеётся Ауримас.

— Ах, ты ещё смеёшься? — горько покачивает головой клоун. — Так знай же: хорошо смеётся тот, кто смеётся последним!

Ауримас мог бы поклясться, что в тот момент, когда он нажал на курок, клоун внезапно присел, и пуля, конечно, шмякнулась в стенку высоко над головой мишени.

— Ничего-ничего, — успокаивает себя мальчик, загоняя в ствол вторую пульку. — От меня не уйдёшь!

Он вновь старательно прицеливается. Но — что ты скажешь! — когда пуля уже свистит, клоун ловко отклоняется в сторону. Пулька, ясное дело, летит мимо, а клоун показывает Ауримасу нос: вот тебе!

— Ну погоди! — распаляется мальчик. — Третья пуля всегда самая меткая!

Но, высоко подпрыгнув, клоун легко избегает и третьей, самой меткой пули. От досады у мальчика даже горло пересохло: нет, ни за что не уступит он этому негоднику!

— Дайте мне ещё десять пулек, — просит Ауримас, высыпая на стол монеты.

— А родители позволили тебе прострелять столько денег? — спрашивает дяденька.

— Позволили. Я сам накопил эти деньги, — не краснея, врёт Ауримас и получает ещё десять маленьких кусочков свинца.

— Из десяти-то хоть одна да попадёт! — грозит он клоуну, снова вжимая в плечо приклад. — Вот тогда и посмотрим, кто будет смеяться последним.

Пули свистят и свистят, но и клоун не дремлет: то отстранится, то присядет, то подпрыгнет, то мячик подбросит и, наконец, когда последняя пуля вонзается в стену где-то под его башмаком, он со смехом высовывает красный язык.

— Ха-ха-ха! — хохочет клоун над неудачливым стрелком.

— Хо-хо, хе-хе, хи-хи, ха-ха! — вторят ему все остальные мишени, даже грузовик трясётся от смеха.

— Дяденька, — требует Ауримас, — ещё тридцать!

Усач, улыбнувшись, отсчитывает целых тридцать пулек, и Ауримас, насыпав их перед собой, сердито грозит клоуну:

— Ну погоди! Теперь — или пан или пропал!

— Как бы не так! — ехидно возражает клоун.

И снова летят пули, и снова клоун прыгает, кланяется, гримасничает, подбрасывает мячик — даже полы его балахона развеваются, даже колпак съезжает набок… И что же: все тридцать пулек летят мимо… Мало того, после каждого промаха клоун дразнит Ауримаса — то нос ему сделает, то язык высунет, а когда мальчик промазал в последний, тридцатый раз, даже бесстыдно показывает кукиш: вот тебе!..

— Дяденька, ещё пятьдесят! — кричит, не в силах сдержать гнева, Ауримас. — И дайте другое ружьё: у этого, наверно, кривой ствол, все пули вбок заносит.