Витауте Жилинскайте - Операция «Тюбетейка»

Служитель тира подаёт другое ружьё, насыпает перед Ауримасом полсотни пулек, и всё начинается сначала. Мальчик палит, но результат тот же. Хоть миллион раз стреляй, хоть лопни — всё мимо цели! У клоуна уже щёки вспухли от смеха…

— Дяденька, — в отчаянии спрашивает мальчик, — скажите, этот клоун что… заколдованный?

— Вполне возможно, — серьёзно кивает головой усатый дяденька. — Я уже сколько раз замечал, что он довольно странно себя ведёт, когда в него стреляют такие маленькие мальчики.

— Да-да, вертится всё время, выкручивается. — Ауримас едва сдерживает слёзы, от досады у него дрожат губы.

В конце концов остаётся три копейки — на один-единственный выстрел. Ауримас заряжает эту последнюю пульку медленно, очень медленно и целится, как никогда, долго. От усталости и напряжения у него ходуном ходят руки, слёзы застилают глаза.

— Плачешь? — насмехается клоун. — Плачь, плачь, горе-стрелок, такого мазилу наш тир ещё не видывал!

— Хи-хи, хо-хо, хе-хе, ха-ха! — поддерживая его, хохочут мишени.

И вот летит последняя пуля… Но вероятно, клоун тоже устал: на этот раз он не успевает увернуться. Бум! И под вторым его глазом тоже появляется вмятина — теперь уже на обеих щеках будто по слезе повисло, и личико клоуна кажется бесконечно несчастным и обиженным. Правда, он не кувыркается, для этого надо было попасть в мячик, но Ауримасу достаточно и того, что пуля попала в цель.

— Получил? — удовлетворённо усмехается мальчик. — Так кто же будет смеяться последним, а? То-то!

— Ты мне что-то говоришь? — спрашивает служитель.

— Не-ет… — смущённо бормочет Ауримас. — Это я сам с собой.

Он возвращает духовое ружьё и гордо покидает тир.

— А где три бутылки молока, где две баночки сметаны, где сахар, масло, хлеб, пирог и пять сырков с изюмом? — удивлённо спрашивает мама, когда Ауримас с пустыми руками возвращается домой.

— Так ведь я… я… — бессвязно бормочет мальчик.

— Вот растяпа! Заигрался на дворе, что ли? — Мама протягивает руку: — Ну ладно, дай-ка деньги, я сама схожу в магазин.

— Так ведь я… деньги-то… нет денег… — лепечет Ауримас и вытаскивает из кармана пустой кошелёк.

— Как так? — не верит мама. — Куда же ты их девал?

Ауримас опускает голову и молчит.

— Потерял или, может, у тебя отняли? — продолжает расспрашивать мама.

— Отняли, — мотает подбородком Ауримас.

— Кто?

— Один такой негодник… Клоун.

— Клоун?!

— Да… Тот, что в тире.

— А! — Мама сразу всё понимает. — Ясно. Пойдём.

— Куда?

— Увидишь.

Мама берёт сына за руку и ведёт в тир. Войдя туда, спрашивает служителя:

— Вы знаете этого мальчика?

— А как же! — отвечает тот. — Он только что расстрелял целую коробку пулек.

— Я очень вас прошу, — говорит мама, — не давайте ему больше ни одной пули! Он истратил все деньги, на которые должен был купить продукты.

— Ай-яй-яй, как нехорошо! — качает головой дяденька. — А сказал, что сам накопил.

Щёки Ауримаса становятся от стыда кирпично-красными.

— Теперь, — говорит мама, — целый месяц не будешь смотреть телевизор и ездить на велосипеде.

Это такое тяжёлое наказание, что Ауримас, даже ахает. Мама прощается с усатым дяденькой, и они выходят из тира. Ауримас едва волочит ноги. В дверях, не вытерпев, оборачивается и смотрит на клоуна. Негодник хохочет во весь рот, в глазах у него прыгают бесенята.

— Ну так как же, — ехидно вопрошает он Ауримаса, — кто смеётся последним? Ха-ха-ха!

— Хо-хо-хо, хе-хе-хе, хи-хи-хи, ха-ха-ха! — вторят ему другие мишени.

Спящий троллейбус я видела собственными глазами. Он стоял поперёк улицы, накренившись набок, один ус торчал вверх, окна и двери были закрыты, а изнутри доносилось тихое похрапывание и посапывание. По синему кузову стучали прохожие и водители машин, которым троллейбус загородил дорогу, но внутри все крепко спали и никто не откликался.

Представьте себе, что во всём виноват был плюшевый мишка, не желавший закрывать глаза. Его принесла с собой девочка Рута, которая вместе с мамой вошла через переднюю дверь и устроилась на маминых коленях около окна. Вокруг сидело и стояло много людей, лица у всех были усталые и заспанные.

«Наверно, мишке тоже хочется спать», — решила девочка и положила своего плюшевого друга, чтобы он закрыл глаза. Надо вам сказать, что этот медвежонок, только вчера подаренный девочке, прекрасно умел закрывать глаза, когда его укладывали, и тут же открывал, если его поднимали. Очень послушный был мишка! А тут, сколько ни клади, не закрывает. «Что случилось? Почему он не засыпает?» — удивилась девочка и тихонько запела:

— Баю-баю, баю-бай, спи, мой мишка, засыпай…

Однако мишка, хоть и устал за длинный день, никак не закрывал своих чёрных, круглых, как пуговицы, глаз.

Тогда девочка запела громче:

— Баю-баю, мой малыш, почему же ты не спишь? Поскорее засыпай, баю-баю, баю-бай…

— Рута, нельзя так громко петь в троллейбусе! — сказала мама, едва сдерживая зевок. — Вернёмся домой — тогда и уложишь.

— Но он же хочет спать, мама, только вот глазки никак не закроются, — возразила Рута и снова запела: — Баю-баю, мой медведик, баю-баюшки, малыш…

Мама собралась было снова сделать дочке замечание, но тут ей самой так захотелось спать, что она не смогла и словечка вымолвить: устала мама, целый день работала на фабрике, ходила от одного ткацкого станка к другому, а потом ещё поехала за дочкой в детский сад. Очень устала.

— Что за стыд, что за срам, всё глядишь по сторонам, надо глазки закрывать, медвежатам надо спать, — тянула девочка свою колыбельную и даже попыталась помочь мишке закрыть глаза, потрогав их пальчиком. Но упрямец продолжал смотреть в потолок.

Зато у девочкиной мамы глаза закрылись, и она сладко уснула. Посмотрела Рута на маму и рассердилась на мишку:

— Смотри, даже мама уже спит. Как тебе не стыдно! Засыпай сейчас же, а то отшлёпаю, — пригрозила она. — Баю-бай, баю-бай…

Теперь склонилась на грудь голова у сидевшей рядом старушки, и вскоре она тоже уснула. Начали слипаться глаза и у других пассажиров. Даже те, кто стоял в проходе, зевали, тёрли глаза, прислонялись друг к дружке и наконец засыпали, как будто кто-то дал им всем сонные пилюли. Кто сидел на мягких сиденьях, те заснули ещё раньше, откинувшись на спинки или положив голову на плечо соседа. Кто-то тихо посапывал, кто-то громко храпел, а кто-то даже бормотал во сне. И только упрямый мишка, тот, которого укладывали и баюкали, ни за что не желал закрывать глаз!