Марк Гроссман - Тайна Великих Братьев

Подумав, старик говорит:

— У каждого человека имеется направляющий глаз. Правый, чаще всего. Есть, правда, люди — у них левый глаз командиром. Таким, верно, закрывать его надо перед выстрелом.

— Это как — направляющий?

— Вот как: согните большой и указательный пальцы в колечко, поднимите к глазу. Посмотрите через колечко, ну, вот хоть на тот, еловый сучок. Поглядели? Не убирайте руки, зажмурьте левый глаз. Колечко на месте осталось? На месте? Ну, значит, у вас у всех правый глаз направляющий. Был бы левый направляющий, ушло бы колечко в сторону.

Пока все мальчишки через кольца поглядывали на разные сучки и камешки, случилась одна неловкость. Митрич, как только костёр разожгли, свою алюминиевую фляжку на сосновые лапы положил, поближе к огню, чтоб вода для питья согрелась. А Лёшка случайно на фляжку и наступил. Сразу погнулась, покоробилась гладкая боковинка.

Лёшка смутился, сказал старику:

— Я вам, Кузьма Дмитриевич, за это хорошую палочку отдам, дедушка из города давно ещё привёз.

Рассмеялся Митрич:

— Я и без палочки как-нибудь попрыгаю, ребята!

А Мишка поглядел грустно на фляжку и вздохнул:

— Такая красивая была, просто завидки брали!

Взял Митрич фляжку, вытащил пробку, воды из чайника по самое горлышко налил, забил туго пробку и в снег фляжку бросил:

— Пускай, полежит, помёрзнет, кривобокая!

Вздохнул снова Мишка:

«Неужто такое добро насовсем Митрич выкинул?».

Вскоре забурлила вода в чайнике, налили ребята кипятку в кружки, отогрелись. Потом мяса и хлеба поели. Сразу стали легче заплечные мешки.

— А ну, Миша, — говорит Митрич, — поищи-ка фляжку, а то домой собираться надо.

Поднял Мишка флягу со снега, поднёс к костру. Глянул на боковинку и удивился: гладкая боковинка, ровная.

Смеётся Митрич:

— Это дед Мороз нам её починил, ребята. Лед-то легче воды, больше места занимает. Замёрзла вода и раздула помятую боковинку. А теперь давайте скорее флягу разогревать, а то разворотит её льдом.

Быстро опускается солнце в короткие зимние деньки! Темнеет молчаливый заснеженный лес, сторожкие тени заползают в густые кустарнички, между соснами и ёлками.

Молча и быстро идут по свежему снежку Великие Братья, торопятся попасть дотемна в родную деревню.

И каждый думает о чём-то своём. И так уж, наверное, случайно получилось, что думают сейчас все об одном: о книжке, которую хочет написать Митрич, об интересной каждому человеку книжке.

— Ну, что? — неожиданно спрашивает Митрич Сашка. — Напишем мы теперь книжку, Смолин, или не напишем?

— Напишем! — весело отвечает Сашок. — Не сразу, Кузьма Митрич, а одолеем всё-таки!

Последние дни мая неспешно идут по Уралу.

Весна в этом году — с чего бы? — какая-то задиристая, ершистая: кажется, стоит крепкое вёдро и конца не будет ему, так нет — начнёт полосовать дождь! Беги домой и выкручивай рубаху.

Сидит Митрич в своей избе. Изредка в окно посматривает. Выглянет и улыбнётся: «Не может того быть, чтоб погода испортилась».

И верно: все приметы — к ясному тёплому дню. Ещё вчера иссиня-чёрные навозные жуки летали. А понятно: навозник под дурную погоду не полетит. Утренняя зорька была на редкость золотистой, замечались в ней розовые краски, жёлтые — чистые, прозрачные. Конечно, и серая безветренная зорька — тоже к хорошей погоде, но золотистая — дело верное: тут без ошибки вёдро жди.

А взять другие приметы? Чуть рассветало, дружно загудели в соседних ульях пчёлы. Совсем рано проснулись мухи. Он, Митрич, тогда ещё нарочно в небо поглядел. Так и есть: стрижи и ласточки чуть не у самых облаков воздух стригут, заливаются жаворонки. Редкие кучевые облака, бродившие с утра в синем воздухе, днём закрыли было всё небо, а сейчас, к вечеру, исчезли, испарились, пропали невесть куда. И небо стало, как ласковое озеро, — без ряби, без барашков.

Вот и первая звезда. Сеет она прохладный зеленоватый свет, будто плавится на каком-то странном, неживом огне. И луна, кажется, вся из чистого серебра сделана и тянутся от неё невидимые нити к земле. Всё — к вёдру!

Когда прогоняли стадо по дворам, расспросил Митрич подпаска, как себя скот вёл, что в небе, на земле и на воде мальчонка заметил.

Вот что узнал. Чуть не весь день коровы на земле лежали, а домой пошли спокойно, не мычали. К вёдру!

Свиньи чесались и всё норовили в лужи залезть, побарахтаться в тёплой дождевой водице. И это — к вёдру!

А разве не к доброй погоде старинные приметы: играла в реке рыба; громко жужжали, взлётывая, на вечерней заре жуки; заползал в низинки, хоронился в них не тяжёлый и не холодный приречный туман? Одну ночь и жить ему всего, а утром, только выбьется из-за горы солнышко, побледнеет туман, разобьётся на мелкие ручейки, растечётся в воздухе и — нет его.

К вёдру, к вёдру это!

Митрич задувает яркую лампу и выходит из дому.

Закрыв глаза, может он пройти по родной деревне: каждая улица, каждый дом знакомы с детства.

Вот это — изба Романа Смолина. Сашок уже, вернее всего, спит, а в столярке самого хозяина теплится свет.

— Выйди на минуточку, Роман Ильич, — постучав, говорит Митрич.

Услышав его голос, столяр спешит навстречу ночному гостю.

Побеседовав, они прощаются.

Затворив калитку, Митрич достает из кармана кусочек угля и рисует на воротах Знак Великих Братьев.

Потом направляется к избе Лёшки Балашова.

Вызвав из избы Дарью, Митрич о чем-то шепчется с ней, негромко успокаивает женщину и, проводив ее, снова достает уголёк.

…Проходят сутки и ещё одна ночь.

Утренняя заря встаёт над Сказом, сияя начищенной медью.

Митрич сидит у окошка, поглядывает на улицу. А то зажмёт бородёнку в горсть, начнёт ходить по маленькой горенке: три шага — в один край, три шага — в другой.

Но вот старик остановился, короткая улыбка осветила его лицо, и он спешит в сени.

В дверь вежливо стучит самый маленький из Великих Братьев.

Впустив Сашка, Митрич осматривает мальчугана с ног до головы и мелкие короткие морщинки узят глаза старика.

— Да ты, никак, на Северный полюс собрался, Александр Романович?

Сашок недоверчиво смотрит на Митрича: «С чего бы это — по имени-отчеству?» И его черные глаза выражают недоумение.

— Я ж всё — по Приказу, Кузьма Митрич…

— И Приказ с умом выполнять надо, Александр Романович, — смеётся тот. — Ну, давай, разберём, что ты принёс?

Митрич развязывает мешок Сашка, достаёт из него всякую всячину, осматривает припас, раскладывает его по разным углам стола.

— Топор и лопата без ручки. Это — гоже. Черенок мы сами в лесу срубим. Так. Дальше…

Старик выуживает из мешка тяжёлое семейное зеркало и смеётся:

— Причесаться мы и без него сумеем, Сашок. В сторонку его. И рубанок нам ни к чему, и плоскогубцы.