Николай Дружинин - Жила-была девочка…

— Зайду, — полушепотом ответила Юлька. — Я знаю.

Там ее ждала Алевтина Васильевна — об этом Юлька помнила все время.

Алевтина Васильевна была не одна. За своим столом сидел директор школы.

— Входи, Смирнова, — пригласил он Юльку. — Садись. — Потом почему-то посмотрел на Алевтину Васильевну, вздохнул, устало повторил: — Садись.

Юлька села на тот же стул у двери. И наступила тишина. Молча, смотря в пол, сидела Алевтина Васильевна, молча сидел за своим столом директор, чуть покачивая седеющей головой.

Не раз была Юлька в этом кабинете. Здесь ее ругали, стыдили за двойки, читали длинные нотации о пользе учебы, и она давно уже усвоила, что кабинет директора — это такое место, где добра не жди. И сейчас невольно ждала, что директор, как всегда, посмотрит на нее и скажет… Только вот никак не могла догадаться, что же он скажет на этот раз. Знала лишь, что это будут слова о чем-то неприятном, мучительном, и поэтому невольно сжалась, ожидая этих слов. Но директор почему-то молчал.

Вошла Наталья Федоровна, осторожно положила перед директором лист бумаги и, повинуясь кивку его головы, вышла. Тот заглянул в лист, сразу оживляясь, сказал:

— Ну вот! А вы, — он взглянул на Алевтину Васильевну, — волновались, таратам этот устроили…

— Я и сейчас волнуюсь, — почти полушепотом ответила Алевтина Васильевна.

— Не вижу причин. Экзамен Смирнова сдала и…

— Очень жаль, — все тем же тоном перебила Алевтина Васильевна. — Очень жаль, что не видите. Экзамен… Оценка! Неужели это главное?

— Для нас, к вашему сведению, да!

Алевтина Васильевна так резко поднялась с места, что Юлька вздрогнула, с испугом взглянула на директора: сейчас он начнет… И вдруг увидела, что директор растерянно смотрит на стоящую перед ним женщину и пальцы его рук что-то торопливо нащупывают на пустом столе.

— Главное! — Алевтина Васильевна неожиданно усмехнулась. — Проценты, сводки, отчетность… Как на заводе. — И с каким-то внутренним, неожиданным для Юльки надрывом произнесла. — А мы вам… мы вам детей наших доверяем. Самое… самое дорогое. Как же это? — Она облизнула подрагивающие от волнения губы. — Как их с процентами-то вашими сложить? Дети же!

И пошла к двери, словно забыв о Юльке. Та бросилась следом.

— Тетя Аля, — попросила Юлька. — Ну не надо, не расстраивайтесь. Их же тоже, наверно, ругают…

Алевтина Васильевна провела по лицу зажатым в руке платком, вздохнула:

— Хорошо. Пойдем, Юля.

Школьный коридор был тих и пуст. Они неторопливо прошли по нему мимо закрытых дверей классов, на каждом из которых висели одинаковые таблички: 4«А», 6«Б»… Юлька вспомнила, что на втором этаже, точно на такой же двери висит табличка: 8«А». Ее класс… Она невольно замедлила шаги и, не доходя до входной двери, остановилась.

— Ты что? — спросила ее Алевтина Васильевна.

— Сейчас, — сказала Юлька, сама еще не понимая, почему она остановилась. — Сейчас.

Оглянулась на пустой и тихий школьный коридор, и вдруг неожиданной спазмой сдавило горло и больно закололо в сердце. Значит, это все? Вот откроет она сейчас дверь на улицу, выйдет — и все? Этот коридор, классы, раздевалка, спортзал… — все это останется позади и больше никогда уже не будет. Никогда?

Но ведь она так ждала этого момента — уйти из школы. Сколько обид пережито в этих стенах, сколько незаслуженных слез пролито и сколько передумано на длинных, мучительно трудных уроках… «Я же хотела, — думала Юлька, стоя у двери, — я же ждала. А теперь вот… Почему все так сложно в жизни?»

На глаза ей неожиданно попала большая кнопка школьного звонка. И вдруг ей захотелось услышать его еще раз. Она несмело подошла к кнопке, остановилась.

— Можно? — спросила она Алевтину Васильевну.

— Что? — не поняла та.

— Позвонить.

Алевтина Васильевна раздумывала какие-то мгновения. Потом решительно сказала:

— Звони!

Звонок рявкнул так оглушительно, что Юлька в испуге отдернула руку. И сразу же раскрылась дверь учительской, хлопнула дверь в классе, и какие-то люди выскочили в коридор.

«Пропала», — поняла Юлька. Надо было бежать, но ноги будто приросли к полу, и она стояла у кнопки, со страхом смотря на идущего к ней по коридору директора. У нее уже звенел внутри чей-то сердитый голос: «Смирнова, в учительскую…»

И тогда из-за ее спины навстречу директору бросилась Алевтина Васильевна. Что она сказала ему — Юлька не расслышала. Но директор остановился. И сразу же Алевтина Васильевна крикнула:

— Юля! Ты хочешь попрощаться со своей школой? Да? Звони, Юля! Звони! Ну смелее!

И тогда она снова нажала на кнопку, и звонок залился опять, оглушая Юльку, забивая голос Алевтины Васильевны, рождая эхо во всех уголках пустого школьного коридора. А Юлька все жала и жала на кнопку, оглушенная, растерянно улыбающаяся, забывшая обо всем на свете.

Потом она стояла у стены, ожидая, когда уши привыкнут к тишине.

— Ну? Все? — улыбалась Алевтина Васильевна. — Попрощалась?

— Нет!

— Ты будешь звонить еще? — ужаснулась Алевтина Васильевна и подняла руки вверх, собираясь заткнуть уши.

— Не буду, — успокоила Юлька. — Только я… Я не прощалась. Нет. Просто это… это звонок… наверно, в другую жизнь. Да, в другую жизнь. В совсем, совсем другую!

А потом она тихонько шла по улице, не глядя по сторонам, о чем-то думая, а Алевтина Васильевна шла чуть сзади, не прерывая Юлькиных мыслей. И лишь у самого дома сказала:

— Юленька, там мальчик… Который вчера утром… Он от самой школы за нами идет.

— Я знаю, — даже не подняв головы, ответила Юлька, хотя ни разу за всю дорогу не оглянулась. — Это Гоша. Только не надо… Пусть он потом… Мы еще…

И не договорив, шагнула в подъезд.

Раньше Юлька была уверена, что как только она закончит восемь классов, жизнь ее пойдет совсем по-другому. И вдруг оказалось, что изменить ее не так-то просто. Александр Сергеевич осторожно растолковал Юльке, что поступить работать она сможет лишь через комиссию по делам несовершеннолетних. А чтобы комиссия дала направление, надо ей доказать, что Юлька не может обойтись без работы. А чтобы доказать, надо, чтобы комиссия знала все.

И сразу пришла необыкновенная усталость. В каком-то сонном оцепенении Юлька гуляла с Борькой, делала что-то по дому. Даже думать теперь ни о чем не хотелось. Да и не о чем ей было думать. Школа, восьмой класс — это уже позади. А впереди нет ничего нового, только то, что знакомо до мелочей и давно постыло и от чего так хотела она убежать. И вот убегать нельзя. И надо или продолжать жизнь такой, как она есть, или идти в эту самую комиссию и рассказать «все».

Юлька отлично понимала, что это «все» означает открытую войну всему, что ее окружало, кто был ей и дорог и ненавистен. А хватит ли у нее сил на эту борьбу? Сейчас их не было ни на то, чтобы начать борьбу, ни на жизнь по-старому.