Николай Дружинин - Жила-была девочка…

Юлька вздохнула, не оглядываясь больше, заторопилась к дому.

А Гошка все стоял у опустевшей скамейки. Он и сам не знал, зачем пришел сегодня в этот сквер, в котором с началом весеннего тепла стала часто бывать Юлька. Пришел и все.

Зимой он приходил иногда к Юлькиному дому. Обычно тогда, когда она не бывала в школе. Постоит в отдалении, посмотрит на ее подъезд, на окна дома, совершенно не зная, за какими же из них прячется Юлька, и уйдет.

В начале учебного года они с Юлькой сидели за одним столом. Потом Юлька очень вежливо сказала ему:

— Гоша, ты не обижайся, пожалуйста, но я попрошу, чтобы меня посадили к кому-нибудь из девочек. Ладно?

— Почему? — удивился Гошка.

— Так надо.

Он не обиделся, не запротестовал. Как-то само собой получилось так, что все Юлькины желания стали для него законом. И Юльку вскоре пересадили за другой стол.

Но от этого она не стала дальше. Теперь даже чаще, чем раньше, видел он пышные пряди ее волос, тонкую, очень гибкую шею, мочку маленького, спрятавшегося под прической уха, вздрагивающую ниточку брови. А иногда ловил на себе короткий приветливый взгляд на мгновение обернувшейся назад Юльки. И большего пока ему было не надо.

Правда, изредка он подходил к Юльке. Чтобы попросить листок совсем ненужной ему бумаги или специально оставленный дома учебник. И всегда взгляд Юльки вспыхивал скрытой от других радостью, и она излишне торопливо давала ему, что требовалось.

Если бы кто спросил его, почему из всех девочек их класса он выделяет Юльку, он бы и сам не ответил. И чем она для него лучше других, тоже бы не сказал. А вот тянет к ней Гошку, так тянет…

Другие ребята иногда ходят с девочками в кино или на каток, бегают за городом на лыжах. Он тоже иногда катается, но только с ребятами. Ни в кино, ни на каток Юлька не ходит, и Гошка интуитивно чувствует, что если он пригласит ее, она откажется. Почему — на этот вопрос он тоже не ответит.

Что-то подсказывает Гошке, что в жизни Юльки не все просто и гладко. Об этом говорит и скромный наряд Юльки, и то, что она всегда входит в класс перед самым звонком и покидает его одной из первых. И ни в каких школьных мероприятиях Юлька не участвует. Почему — никто не знает. Только один раз спросил у нее об этом Гошка. Юлька страшно покраснела, потом тихо сказала:

— Ты не спрашивай, не надо. Ладно? Когда-нибудь я все тебе расскажу, а сейчас — нет!

По тому, как взглянула она в Гошкины глаза, он понял: по-другому не будет. И больше уже не задавал ей вопросов. Лишь ловил редкие Юлькины взгляды, издали смотрел на ее дом или осторожно любовался Юлькой из-за кустарников в сквере. Сегодня, он, правда, попался. Но Юлька, кажется, не обиделась. И значит, все хорошо.

Мать пришла раньше обычного. Устало оглядела убранную квартиру, Борьку, тихо играющего в углу, вздохнула.

— Обедать, мамочка! — подскочила к ней Юлька. — Я такой суп приготовила…

— Не хочу, на работе ела.

— А ты еще, — не отставала Юлька. — Суп — объедение. И каша есть.

— Не надо, — коротко сказала мать, проходя на кухню. Села у стола, Юльке, кинувшейся за тарелкой, бросила: — Не гоношись. У тебя там… нет?

Юлька вздохнула, достала с полки прикрытую бумажкой стопку, наполненную слитыми вчера из бутылок остатками вина и водки, поставила перед матерью. Та долго рассматривала на свет мутноватую жидкость, потом молча выпила, вытерла пальцем губы, приказала:

— Картошки к вечеру свари. Смотри, чтобы не переварилась. Люди придут.

— Мамочка! — жалко улыбнулась Юлька. — Ну зачем они нам? Зачем ты их приглашаешь? Ты же…

— Не твое дело.

Сдерживая слезы, смотрела Юлька, как встала мать с места, осторожно, будто слепая, вышла из кухни. Через минуту в спальне скрипнула пружинная кровать. «Легла, — поняла Юлька, смахивая слезинки. — Ну что мне с ней делать-то? Как ее удержать?»

По себе знала Юлька, что тихое, спокойное и особенно участливое слово действует куда сильнее, чем брань. Крики, обидные слова учителей в школе всегда вызывали у нее желание ответить тем же. Но когда с ней говорили спокойно, проникновенно, ей всегда бывало очень стыдно, и она готова была на все, лишь бы только не допустить этих промахов и ошибок вновь. Поэтому и с мамой говорила тем же тоном, уверенная, что не может мама не понять ее забот и огорчений, что, в конце концов, возьмет себя в руки, остановится. Но пока что никакие ласковые слова на маму не действуют. Вот снова пригласила гостей, снова будет пьянка.

Чистила и варила картошку, а сама все думала о предстоящем вечере. Хорошо еще, если придут Иван Григорьевич с Ритой и Павел Петрович. Эти хоть не ругаются, не бьют посуды и не щиплют за ноги. К тому же они всегда приносят много разных вкусных вещей, остатками которых лакомятся потом они с Борькой. А если кто другой?

Гости приходили часто. Одни были постоянные, и к ним Юлька уже привыкла. Другие наведывались изредка или всего один раз и больше не появлялись. Таких, непостоянных, Юлька не любила и боялась. Они много пили, сквернословили, приносили с собой только одну водку, дразнили или учили ругаться Борьку, а потом кто-то из них обязательно оставался ночевать, и тогда Юльке и Борьке приходилось спать на старом, продавленном диване.

С некоторых пор эти непостоянные начали приставать к Юльке. Похохатывая, щипали ее за ноги, хлопали пониже спины или трогали за бок. Это было страшно унизительно и обидно. Но еще унизительней и обидней было то, что мать не заступалась. Лишь хмуро посматривала на Юльку или на расшалившегося гостя и выпроваживала Юльку вон, словно одна она была во всем виновата. «Подождите, — думала Юлька, сидя на кухне, — вот закончу восьмой класс, пойду работать — тогда посмейте тронуть… Только бы поставили тройку по математике, только бы поставили…»

Картошка уже кипела, когда пришли Иван Григорьевич и Рита. Иван Григорьевич выложил на стол целую кучу кульков и свертков и ушел в зал помогать вертевшейся у зеркала удивительно красиво одетой Рите. Потом на кухню заглянула и Рита.

— Деточка, — поджимая в улыбке ярко накрашенные губы, обратилась она к Юльке. — Ты уж побыстрей, пожалуйста. Мы очень спешим.

И ушла будить мать.

Рита бывает у них давно, почти с тех пор, как мама не стала жить с отцом. Пьет она мало, только, как она сама говорит, от тоски, и у нее есть муж, который ругается, если Рита приходит домой пьяная. А с Иваном Григорьевичем она дружит просто для души и еще потому, что муж ее не понимает.

Юлька уже знает, что мужья почему-то всегда не понимают своих жен, если они дружат с кем-то для души или от скуки. И уже не удивляется этому.

До Ивана Григорьевича у Риты был Олег, очень красивый и вежливый, но Рита сказала, что он настоящий тюлень в любви, и с тех пор Олег у них не появлялся. И однажды Юлька, которой он очень понравился, осторожно спросила у Риты: