Алексей Леонов - Лёнькин букварь

— Все свободны. Можете идти.

С шумом и криками «ура» ребята бросились на улицу. Несколько учеников окружили Алексея Сидоровича, начали с ним разговаривать. Я не встал сразу из-за парты, посидел, примерился к ней, посмотрел за окна, на доску, географическую карту, большие счёты. Мне показалось, что тут будет лучше учиться, класс светлее и просторнее, и готов был сразу продолжать учёбу без каникул.

Ребята ушли, а мы с Мишкой направились в библиотеку. Я взял книжку про собак Бульку и Мильтона. И когда мы вышли за Глотово, я стал читать на ходу. Брат просмотрел свою книжку и пошёл быстро, я шёл и читал.

Проходил май, кончалась весна. Пели жаворонки над хлебами. А хлеба зеленели уже высокие. По ржи так и волк мог подкрасться, но я не подумал о нём. Я читал о Бульке с Мильтоном, и мне не было страшно, как будто эти собаки были живыми, рядом со мной бежали до Каменки.

Дома меня ждали, не обедали без меня. Все были рады, что я перешёл во второй класс, а брат — в четвёртый, последний в нашей школе.

Не тратя даром время, мы принялись за наши главные летние дела. Отобедав, я отправился к друзьям. Всей компанией мы двинулись к саду, где мы были в последний раз лишь в майский праздник. Ребята смотрели на меня, как на вождя. Я перешёл во второй класс, поравнялся с Ванькой Сербияном, хотя он и был старше меня на год. Шурка Беленький и Колька похвалялись тем, что их тоже записали в школу, осенью они будут ходить в Глотово каждый день.

Сад ещё не охранялся, но дед Андрей, наш сосед, назначенный на лето сторожем, уже поставил на шалаш стропила. На яблонях была кисло-горькая завязь, и только на конфеточке завязь уже не горчила, но была безвкусная.

Мы полазали по ракиткам, по дубам и направились в Орешник. Весной там сорвало половодьем плотинку, теперь её чинили. Были в промоине заплетены два плетня, и между ними насыпали землю. Работал тут Федосей и две женщины. Мы принялись носить дёрн, камни, хворост и утрамбовывать в промоину. Дядя Федосей только похваливал нас:

— Молодцы, ребятки, молодцы!

Рядом с плотиной был колодчик. Мы пили из него ключевую холодную воду через былинки. К вечеру запруда была готова. Дядя Федосей сказал:

— Ещё вы будете большими молодцами, если запустите в этот пруд рыбку.

За рыбой меня отпустили без возражений. И матери, и отцу понравилось, что мы разведём в Орешнике в прудочке рыбу.

— За такое дело вас всяк похвалит, — сказала мать. — Без рыбы и пруд содержать нечего. В наш большой сколько раз её запускали. Сорвёт плотину, унесёт рыбу — запускай. Берут ребята ведёрки, бегут в село — и опять мы с рыбой.

Нам тоже надо было идти за рыбой в село, потому что там пруд был на ключах и рыба из него могла жить в холодной воде нашего прудочка.

— Придёте в село, зайдите сразу к Семёновым ребятам, они вас научат, как поймать рыбу, — напутствовала меня мать. — С рыбой потом поспешайте, а в озерке водицу смените.

По солнечной летней дороге мы направились в село. Маленькие ребята от кусточка вернулись домой, не захотели плестись за нами. Мы перешли рубеж и с деловыми рассуждениями пошагали к селу.

Семёновых ребят не оказалось дома. Мы направились к дяди Афониным ребятам, но и их не нашли.

— Они, наверно, купаются, — решил я и повёл своих ребят к пруду.

Внизу у колодца нам встретился Витёк.

— Вить, а где Лёнька? — спросил я.

— А зачем он тебе? — спросил Витёк.

— Мы за рыбой пришли. В наш пруд пускать будем.

— О, змеи, чего придумали, — сказал Витёк и спросил: — А у вас справка есть?

— Есть, — ответил я.

Витёк был меньше Лёньки, своего брата, с которым я был в ровесниках, но на слова он был такой бойкий, что взрослых мог смехом валить с ног. Похож он был на цыганёнка* и повадки у него были тоже цыганские.

— Показывай справки! — потребовал Витёк.

Я плюнул в ладони, потёр их. Витёк метнулся от меня прочь.

— Во, змей, драться ещё, как с чужим. Шуток не понимает.

— Ладно, скажи, где Лёнька? — спросил я снова.

— А не тронешь?

— Не трону, — пообещал я.

— Побожись, — потребовал Витёк.

— Ей-богу, не трону.

— Нет. Честное ленинское.

— Честное ленинское не трону.

— Пошли за мной, — скомандовал Витёк и повёл нас через коноплю по тропинке к пруду, спрашивая: — А ты с матерью пришёл?

— Нет.

— С отцом?

— Тоже нет.

— С Мишкой?

— И не с Мишкой.

— Да с кем же ты тогда?

— Не видишь, что ли, — сказал я.

Витёк остановился, посмотрел на моих приятелей, сказал:

— А как тебя с ними волки не сожрали?

— Волки людей боятся.

— Это людей боятся, а вы-то кто? — спросил Витёк.

— Люди мы.

— Ха-ха, люди! Да ты что, людей не видал? Люди — это большие.

— И мы большие, — сказал Шурка Беленький. — Лёнька уже во второй класс будет ходить.

— Говори ещё мне, — ответил Витёк. — Наш малый тоже перешёл из первого, а он с ним ровня. Назад пойдёте— они вас в Ближне-Каменном всех слопают.

— Тебя на печке слопают. А нас они не тронут, — ответил я.

Лёньку мы нашли на пруду. Он с ребятами плавал на бочарных плотах. Ребят оказалось не много, но они были почти все мне роднёй, двоюродными братьями. Были и Андрей, и Лёнька дяди Семёна, Шурок и Васька тётки Нюши Самыкиной. Они все стали звать меня домой в гости, не обиделись, что отказался гостить, приволокли сак и принялись ловить рыбу, а я со своими деревенскими ребятами стал купаться, плавать на плотах из куги, высокой и толстой болотной травы с длинными коричневыми шишками, словно плюшевые початки, которую у нас зовут бочарной, потому что листьями этой травы, если их высушить, можно конопатить прохудившиеся бочки. У нашего пруда такая трава почему-то не росла, а здесь она казалась молодым зелёным лесом, росшим прямо из прудовой воды. На таком зелёном плоту летом плаваешь, словно на сказочном ковре-самолёте летишь в небе. Но схватится кто-нибудь ещё за этот плот-ковёр, и ты переворачиваешься, ныряешь в воду.

Из села мы шли с наполненными водой вёдрами. В воде были рыбёшки: карасики с пескариками. До озерка нас провожали, а дальше нам пришлось самим бежать с ведром домой, бежать быстро, чтобы не успела нагреться в ведре вода и уснуть рыба. Но на пути мы сделали ещё одну остановку, добежав до куста в лощинке, с кепками слетали по высокой траве к колодчику, который я знал давно, принесли ключевой воды и добавили рыбам.

От рубежа нашего поля мы направились к Орешнику напрямик по молодой гречихе. По гречишному полю идти можно было быстро, потому что когда посеют гречиху, то после сева всё поле прикатывают катком, чтобы потом можно было бы легко косить и убирать низкую гречиху. Мы дошли до провальных ям под нашим садом, куда ещё стекала ручейком вода из Орешника, хотели сменить воду в ведре, но ручьевая оказалась тёплая, не годилась, и мы пустились бегом в гору, к нашему озерку под садом. Ведро мы несли по двое. К озерку подносил я с Колькой. На спуске к воде я зацепился большим пальцем ноги за правую штанину и полетел в траву. Ведро вырвалось из Колькиной руки и покатилось за мной. Пескари с карасиками затрепыхались в траве. Я схватил пустое ведро и бросился к озерку, наполнил его водой и быстро вернулся к ребятам, подбиравшим рыбу.