Донат Шайнер - Сорванец

— Я тебе сказала: выбрось это из головы! Дважды повторять я не буду! — И она действительно повернулась и пошла своим путём.

Я постоял немного, потом прицелился, и — р-раз! — снежок засвистел в воздухе. Но едва он вылетел у меня из руки, как я понял, что дело плохо: он летел не совсем так, как ему полагалось. Стекло рядом с открытым окном задребезжало, и во двор посыпались осколки.

Как это я мог промахнуться? Пока я стоял, разинув рот от изумления, бабушка вмиг оказалась рядом и влепила мне две увесистых оплеухи. Я даже не пикнул, так я был ошеломлён случившимся.

А возмущённая бабушка добавила:

— Видишь, что ты натворил? Я тебе что говорила? А теперь, если хочешь знать, мы пойдём вместе, и ты попросишь прощения у того, кому ты разбил окно. У меня нет денег, чтобы платить за тебя!

Я шёл и думал: мало того, что я не попал, мне ещё придётся просить прощения. По пути на третий этаж у меня было достаточно времени, чтобы думать об этом.

Бабушка двинулась за мной, на случай, если я вздумаю увильнуть от обязанности просить прощения. Она хотела, чтобы я вёл себя мужественно. «Сумел заварить кашу — умей и расхлёбывать!» Я поднимался по лестнице впереди неё, словно арестант. На третьем этаже мы остановились, и бабушка постучала. Пани учительница вышла, посмотрела на меня поверх очков и причмокнула, словно собираясь съесть меня с костями. Я ждал, что будет дальше.

— Ну! — сказала бабушка.

Но я ни гугу; я сделал вид, будто не знаю, в чём дело.

— Ты что, не знаешь, что полагается? — опять подтолкнула меня бабушка.

Но я молчал и глядел на шлёпанцы пани учительницы, на которых были вышиты два белых сердца.

Тогда бабушка начала сама:

— Это тот самый сорванец, пани учительница, который разбил стекло на вашей веранде.

Учительница слушала и кивала головой, потом откашлялась и сказала:

— Милая пани, за стекло придётся заплатить. Ничего не поделаешь.

На мгновение наступила тишина.

— Мне нечем платить, — сказала бабушка. — Но раз он разбил стекло, пусть он вам его отработает. У вас не найдётся для него какой-нибудь работы?

Это учительницу устраивало.

— Вы правы. Окно мальчик пусть отнесёт к стекольщику, я заплачу сама, но за это он будет неделю носить мне уголь из подвала сюда, наверх.

Бабушка согласилась. Ничего не поделаешь.

В душе согласился и я, несмотря на свой мрачный вид. По дороге домой я говорил себе: «Дёшево я отделался! А бабушка это здорово придумала!»

Снег падал и весь следующий день. В понедельник всю дорогу в школу мы кидались снежками. Из школы мы прямиком отправились в парк. Там, на косогоре, у нас была одна из самых лучших ледяных дорожек.

Мы все собрались туда, словно муравьи на сахар. Скоро дорожка стала блестящей, как стекло. Вот когда пошло катание! Поднявшись на горку, я снимал деревянные башмаки, ставил их перед собой, садился на них и катился вниз, как на самых лучших санках. Мы съезжали друг за дружкой, парами, «поездом», просто гурьбой. Прошёл час, другой, от нас уже пар валил, но мы и не думали расходиться. Бывало, уже и учебники, положенные на кусты, заносило снегом, и только вечерние сумерки и огни, загоравшиеся на улицах, загоняли нас домой.

Никто о нас не беспокоился: мы были дети весны, лета, осени и зимы, приятели облаков, дождя и мороза; мы знали каждую пядь земли в своих родных местах и умели радоваться жизни.

Когда приходила зима, когда падал снег и морозило, мы верили, что всё это для нас.

И эта горка в парке была для нас! И для Тонды Длоугих, который как раз шёл мимо с урока музыки, держа футляр со скрипкой под мышкой. И он не мог не остановиться, не прокатиться разок с горки. Но ботинки скользят совсем не так, как деревянные башмаки. А для чего тогда футляр со скрипкой? Тонда положил футляр на ледяную дорожку, сел на него, и вот он уже несётся вниз. Чистый наездник, и только!

Он съехал раз, два, десять раз. В который уже раз он взбежал на горку и приготовился к спуску. Вот он опять оседлал футляр. Опять ехать одному? Нет, пусть ещё кто-нибудь сядет.

И я уселся сзади него. Мы тронулись верхом на футляре со скрипкой. Но далеко мы не уехали. Футляр затрещал и хрустнул, потом захрустела скрипка. Под нами осталась лежать только кучка дощечек. Тонда вскочил на ноги, бледный как мел. Он подхватил дощечки и отнёс их в сторону. Мне не очень хотелось глядеть на эти обломки, но всё же я не устоял.

Ах, на что это было похоже! Никто бы не догадался, что когда-то это было скрипкой, разве что по порванным струнам и по лакированным дощечкам. Что теперь будет? Тонда держался геройски, он не заплакал. Он взял в охапку эти деревяшки и поплёлся домой. Шёл он невесело, видно, обдумывал, что сказать дома.

Может, он признался, а может, и придумал что-нибудь. Например, что был гололёд и он упал со скрипкой. Не знаю, как отнёсся его отец к этой отговорке; во всяком случае со временем у Тонды появилась новая скрипка. Но он больше никогда на ней не катался. Конечно, на скрипке лучше играть, чем ездить на ней верхом.

Морозы крепчали. Речка покрылась ледяной коркой. Морозило день, другой, третий, сантиметр за сантиметром лёд становился толще. Кто ступит на лёд первым, кто первым оттолкнётся и заскользит по нему? Один за другим мы пробовали лёд: выдержит он нас? Не проломится? Сначала мы били по льду каблуком. Ничего. Но осторожнее, один шаг — и лёд трещит. Нет, всё-таки вернее всего проверять камнем. Как это делается? Подкидывают камень как можно выше, и если он упадёт на лёд и не проломит его — значит, порядок. Тогда ты спускаешься на лёд, порой на четвереньках ползёшь (так вернее) — проверяешь, как мороз сделал своё дело.

Однажды ранним утром, до того как идти в школу, на речке сошлись мальчишки со всей улицы. Это было начало, торжественное открытие. У кого были коньки, те пришли после обеда кататься на коньках; у кого их не было, те катались на своих двоих, а у кого была ледянка, тому было лучше всех.

Как, вы не знаете, что такое ледянка? Это такая замечательная штуковина, на которой можно носиться по льду как ветер. Как она выглядит? Очень просто. Это толстая доска, длиной примерно с полметра и шириной сантиметров в тридцать. В неё заколачивают две железные скобы, чтобы получилось что-то вроде полозьев, и ледянка готова. Вы садитесь на доску, подогнув под себя ноги, в каждую руку берёте по деревяшке, в конец которой заколочен гвоздь без шляпки, — это острога для отталкивания — и поехали.

По гладкому льду ледянка несётся, только звон идёт. Чего мы только на них не вытворяли! Разгонялись, вращались, ездили задом и боком и ещё бог знает как. На них можно было кататься и тогда, когда на льду стояла вода, и это было особенно увлекательно. Всюду вокруг вода, а по ней носится маленькая человеческая фигурка.