Яков Ершов - Витя Коробков - пионер, партизан

«Мама! Я жив и здоров. С задания вернулся. С папой все в порядке. Приду, когда немного отдохну. Привет Шурику. Витя».

Виктория Карповна накинула на голову шаль: пойти к Анне Николаевне, сказать ей, Витя-любимый ее племянник. Но дверь в комнату с шумом распахнулась, и Витя, стремительный и смеющийся, бросился на шею матери.

— Сынок! — только и смогла произнести Виктория Карповна, прижимая сына к груди. — Пришел…

— Я не один, мама, — радостно говорил Витя. — Нас двенадцать. И Вася Марков с нами. До вечера будем.

Партизаны нередко заходили в ближние деревни сменить белье, запастись продуктами. В Спасовку наведывались особенно часто. Это была, по сути дела, партизанская деревня. В ней жили семьи многих партизан. Постоянного гарнизона в деревне не было, а староста был заодно с народными мстителями.

Поэтому, бывая в Спасовке, партизаны не очень остерегались: знали, что здесь их не дадут в обиду. И на этот раз никто не обратил внимания на мальчишку лет тринадцати, с маленькими черными пронырливыми глазками, сидевшего на завалинке крайней от леса хаты. А парень, увидев партизан, проворно взбежал на крыльцо и скрылся в доме. Через минуту он вышел с полицаем Мирхановым.

— Ну, где ж они, твои партизаны? — трусливо оглядел полицай улицу.

— Вот те крест, видел! Двенадцать человек насчитал, — клялся мальчишка.

— Ну, вот что, Аркадий, — заторопил его Мирханов. — Беги в соседнее село, там эсэсовцы стоят. А я здесь покараулю.

Мирханов приехал в Спасовку на попутной машине еще утром. Он успешно спекулировал продуктами: что скупал и менял на вещи, а что и просто забирал, пригрозив полицией. Аркашку всегда брал с собой — приучал «к делу» смолоду.

Когда Мирханов услышал от сына о партизанах, он возликовал. Вот удача! Вот случай! Теперь он пойдет в гору: господа эсэсовцы особенно ценят такие услуги.

Он сел у окна так, чтобы видеть деревенскую околицу. На улице было тихо и безлюдно. Мирханов довольно потирал руки. Определенно ему везет.

А партизаны, ничего не подозревая, блаженствовали в теплых хатах. Гостеприимные хозяйки спешно варили душистый украинский борщ, пекли, жарили, вытаскивали из укромных уголков припрятанные от фашистских грабителей сало, муку, масло.

Витя умылся, переоделся и, досыта наговорившись с матерью, забавлялся со старым знакомым — Сашком. Виктория Карповна штопала одежду сына, любовно поглядывала на расшалившихся ребят. «Мальчишка ведь еще, — думала она с гордостью и болью одновременно, — а какую заботу имеет, какое имя несет: партизан, народный мститель…»

Сашок вытащил Витю во двор:

— Угадай, что покажу?..

Витя сделал вид, что напряженно думает.

— Патрон заряженный?

— Нет!

— Ракетницу?

— Нет, нет, — захлопал в ладоши Сашок. — Ни за что не угадаешь. Живое. Ни у кого теперь нет!

Он побежал к сараю, приподнял лежавшее у стены бревно. Открылся лаз.

— Шарик, Шарик! — позвал Сашок.

Из темной дыры показалась милая рыжая морда, и кругленькая собачонка на кривых ножках выкарабкалась наружу.

— Цыц, Шарик, лежи, — строго приказал Саша. Щенок покорно улегся у его ног.

— Один на всю деревню остался, — похвастал — Сашок. — Фашисты всех-собак постреляли, а Шарика я спрятал. Я его, знаешь, как приучил? Гляди вот.

Сашок торжественно поднял палец вверх и солидно сказал:

— Шарик, цюрюк!

Шарик поджал хвост и побрел к сараю. Ему, видно, очень не хотелось в сырую, темную яму, он оборачивался, умильно заглядывал хозяину в глаза, повиливал куцым хвостиком. Но Сашок был неумолим.

— Цюрюк, цюрюк! — требовал он.

Шарик сунул в лаз голову, выгнул спину и полез вниз. Только хвостик некоторое время торчал снаружи. Шарик все вилял им, надеясь, что его вернут. Вите стало жаль щенка.

— Позови его, пусть побегает, — попросил он Сашка.

Сашок заложил два пальца в рот и резко свистнул.

Шарик стремглав вылетел из-под сарая и с радостным лаем стал носиться по двору.

Сашок побледнел, бросился к собачонке, упал на нее и зажал руками морду.

— Дурной, — шептал он. — Разве можно? А если фашисты узнают? Что тогда?

Витя, обеспокоенный не менее Сашка, выглянул за ворота и застыл, пораженный: в село въезжали машины с эсэсовцами. Передняя машина остановилась у дома старосты. Из нее выскочил офицер в сопровождении Аркашки Мирханова, пнул сапогом дверь, вошел в хату.

Витя опрометью кинулся в избу: «Мама, эсэсовцы!»

Мать, не одеваясь, бросилась огородами к соседям предупредить об опасности; хозяйка избы обняла за плечи партизанского врача Неверову, остановившуюся у нее вместе с Витей, повела ее за перегородку.

Эсэсовцы оцепили деревню. Гитлеровский офицер требовал, чтобы староста выдал партизан.

— Это ошибка, господин офицер, — убеждал его староста, почтенный седобородый старик. — Никаких партизан в деревне нет.

— Врешь, сукин сын! — взбесился офицер и приказал вытянувшемуся у притолоки эсэсовцу: — Обыскать!

Выходя, он потряс кулаком перед лицом старика:

— Один партизан нашель — тебе, старый дурак, капут!

— Воля ваша, — развел руками староста.

Эсэсовцы стали шарить по домам.

Когда вошли немецкие солдаты, Сашок стоял у стола, затравленным зверьком озираясь по сторонам, поглядывая то на Витю в постели, до самых глаз укрытого одеялом, то на стоявшую у печки в хозяйском фартуке и платке, с ухватом в руках, партизанского врача Неверову.

Эсэсовцы бесцеремонно раскрывали шкафы, заглядывали под кровати, штыками прокалывали перины.

— Партизанен? — спрашивали они.

Витя прикрыл глаза, лихорадочно блестевшие на бледном лице.

— Вер ист дас? — ткнул в него гитлеровец. — Кто?

— Тиф, тиф, — замахала на него руками сидевшая в изголовье кровати Виктория Карповна.

Гитлеровец брезгливо скривил лицо и отошел.

Неверова, будто продолжая привычное дело, налегла на ухват, достала из печи чугун с водой, вылила ее в корыто. Один из солдат подошел к испуганно сжавшемуся Сашку, присел возле него на корточки.

— Киндер, гут киндер… Знаешь, где партизан? Вот конфет, — гитлеровец вытащил из кармана плитку шоколада. — Слядкий конфет. Рус нет такой. Где партизан?

Саша беспомощно взглянул на мать. Он не знал, надо ли взять шоколадку? Он не хочет ее, но как он должен поступить и что ответить? Поглядел на Витю, но увидел только один глаз, большой, черный и строгий. И Сашок понял.

— Нет, — покачал он головой и спрятал за спину. — У нас не было партизан. И я сытый, я не хочу вашего шоколада.

Витин глаз подобрел, заискрился. Фашист сунул шоколад в карман, пробормотал ругательство, поднялся и отошел от мальчика.

Прошло еще несколько томительных минут. Наконец гитлеровцы уверились, что в доме нет партизан, и ушли.