Нина Семушина - Те, которых не бывает [litres]

Ох, уже почти полдень, а дел-то невпроворот, нечего мечтать ходить. Впрочем, пока Сашка не явится, мыть пол без толку – там около поликлиники стройка, грязи-то на целую грязелечебницу. Натаскает.

Рада Аркадьевна, вздохнув, провела шваброй по солнечному квадрату на полу, сгоняя с него заигравшихся солнечных зайчиков, и глянула на часы: опаздывает, золотой. Смотри-ка, сопротивляется вероятностям. Ходит там, борется с собой, ну да ведь от судьбы-то куда денешься? Правильно.

Скрипнула дверь. Сашка стоял в тёмном углу и нехорошо блестел оттуда глазами. Солнечные зайчики испуганно разбежались по углам. Рада Аркадьевна нарочито медленно обернулась. Сашка открыл рот, потом закрыл. Потом снова открыл и принялся, очевидно, конструировать высказывание, которое Рада Аркадьевна, конечно, считала ещё до того, как оно обрело свою единственную и неповторимую синтаксическую конструкцию. Точнее, до того, как в голове Сашки появился некий синтаксис. А ещё точнее – до того, как появился в мире сам Сашка.

– Нет, не проси даже. – Рада Аркадьевна двумя руками держалась за швабру, как король Артур за меч, который намеревался извлечь из камня. Меч, понимаешь. Из камня выдёргивать. Глупость-то какая. Все же знают, что если попросить как следует, то камень меч отдаст, а асфальт деревце пропустит, а то и цветок даже. Но не она, уж она-то кремень. И ничего Александру из неё не выбить.

– Бабушка, – Сашка ухмыльнулся, – а ты подумай хорошенько. Я же твою судьбу в целом и поломать могу.

– Поломать-то не построить, чего тут не смочь, – согласно откликнулась Рада Аркадьевна, пожимая плечами. – Но гадать я тебе не стану. Живут же люди, своей судьбы не зная, – тебе-то с чего вдруг надоело? Боишься, что ли?

– Нет.

Сашка замолчал. Его гордый и, чего уж там, неуместно прекрасный профиль на фоне обшарпанной стены выглядел как, например, «Демон» Врубеля в старом сарае. Или, скажем, будто в учебнике литературы кто-то поиздевался и дорисовал на иллюстрации к «Мцыри» вешалку. И подписал:

класс 8 «Э».

– Оно и видно. – Рада Аркадьевна принялась мыть пол с таким усердием, что, кажется, могла бы запросто смыть с линолеума и полинявший рисунок. – Мне вот только одно интересно. Если бы я тебе погадала и карты сказали бы, например, что не будет тебе удачи в этом деле, – что, ты не взял бы да не попробовал? Так бы и сказал: спасибо, баба Рада, пойду я в другом месте счастья искать?

Сашка саркастично, но ослепительно улыбнулся, как он это обычно делал. Он явно был недоволен итогом разговора, но в глубине глаз сверкнули успевшие таки спрятаться солнечные зайчики. Сашка развернулся на каблуках и, оставляя за собой грязные следы (стройка-то около поликлиники уж на что осточертела!), пошёл к выходу. Рада Аркадьевна покачала головой и принялась мыть пол.

– Возьми зонтик, Сашка, – проворчала она вслед внуку, прекрасно зная, что зонтику суждено остаться на своём месте. Она посмотрела на часы: полдень.

…Ася с огромным трудом оторвала взгляд от книги и потянулась к тумбочке. Сейчас придёт Малинин, надо бы губы накрасить, наверное. Хотя… ну ещё минуточку. Ну ещё половину главы.

Ася снова опустила глаза, чтобы окончательно утонуть в книге. Её герой, почтальон Флери, мог бы назвать это погоней за небом. А погоня за небом требует от человека полной самоотдачи.

Поэтому, когда белая крашеная дверь палаты, уже даже не вызывавшая в памяти тоскливое стихотворение про смерть пионерки, скрипнула, впуская Яна Малинина, Ася этого не заметила и по-прежнему сидела на кровати, погружённая в чтение, а лицо её украшала напомаженная улыбка.

Впрочем, нарисованная вслепую улыбка была несколько шире, чем Асин рот, поэтому производила странное, чуточку жуткое впечатление. Но не на Малинина, который так и стоял в дверях, нелепый и преисполненный рефлексии, с букетом сиреневых астр, которые наворовал у монастыря, как герой Ремарка. Уголки глаз Яна угрожающе покраснели, но небо всё-таки смилостивилось над репутацией красавца-филолога и заплакало вместо него.

Минутная стрелка на Асиных часах дрогнула и переместилась на цифру 12, где её уже поджидала часовая. Где-то далеко над гостиницей часы пробили полдень.

…Сашка вышел из школы, подняв воротник, и закурил. Без зажигалки – его внутренней ярости вполне хватало сейчас не только на сигарету, но и на весь город, который, впрочем, уже полыхал, подожжённый осенью. Сашка закрыл глаза, и тут на нос ему что-то капнуло.

Гнев внутри медленно затихал. Сашка жадно ловил капли дождя губами, не открывая глаз. Надо, конечно, успокоиться и идти работать дальше. Столько монет ждут его в фонтанах города; столько загаданных желаний лежат в урнах, карманах, на тротуарах, цепляясь за счастливые автобусные билеты. Столько непоправимых слов сказано было сегодня – что ж, нужно проверить, что там с последствиями этих слов. Чего это ты размяк, Сашко? Говорят же – судьба-злодейка, так с чего твоя должна быть другой? И вообще, ты и то, чего тебе так хочется, – полные противоположности.

– …Бедный мокрый зверь, – раздался у Сашки за спиной голос. Сашка открыл глаза.

Аня сидела на крыльце и растерянно глядела на серого кота Ваську, который с незапамятных времён жил на помойке за школой. Васька тёрся линялой шкурой об Анину штанину, щурил свой единственный жёлтый глаз и всем своим видом взывал к совести. То есть, говоря человеческим языком, вымогал еду.

– Ну не надо об меня тереться. У тебя блохи, а я медицинский работник. Что бы тебе дать поесть… О, у меня же сыр остался. – Аня потянулась к сумке, повернула голову и только тут заметила Сашку. Длинные Анины пальцы замерли в пяти сантиметрах от молнии. Спрятавшиеся на зиму веснушки на запястье, казалось, стали ярче – вылезли, небось, посмотреть в глаза своей судьбе?

Чёрт. Как двусмысленно это звучит.

– Васька не ест сыр. – Сашка кивнул на кота как ни в чём не бывало. – Только колбасу. Докторскую. И молочные сосиски.

– Саша, – Аня откинула с лица чёлку и, кажется, совсем не удивилась, – если вы про всех всё-всё знаете, вам же, наверное, совсем жить неинтересно.

– И блох у него нет, – невозмутимо продолжил Сашка, уже переместившийся на крыльцо рядом с Аней. – За ним в школе в целом следят. А что вы тут делаете, кстати? В такую погоду?

– То есть вы всё-таки знаете не всё? – Аня сощурилась и посмотрела на Сашу почти как Васька. Сашка подмигнул коту и перевёл взгляд на Аню. У неё были такие же, как у него самого, карие глаза с солнечными зайчиками внутри. Да блин, что же за дурацкое сравнение.

– Всего никто не знает. Потому что всё изменяется постоянно. Ну… Течёт.

– Omnia fluunt, omnia mutantur? – Аня наконец улыбнулась. – То есть Бетховена вы не знаете, но Гераклита читали? Интересно. Проводите меня до магазина, купим коту колбасы, а по дороге вы мне, так и быть, расскажете про ваши философские воззрения.