Нина Семушина - Те, которых не бывает [litres]

Сашка, конечно, Гераклита никакого не читал. Он вообще не знал, кто это такой, – философ, наверное. Нёс, наверное, бред какой-то. Философы эти вечно городят какую-то заумь, не имеющую отношения к тому, что творится в мире. Сашка не нуждался в учителях-философах, чтобы точно знать, что души состоят из огня; что, не зная горя, человек не узнает и счастья. Что у противоположностей одна сущность. Что жизнь – как бесконечная кардиограмма, по волнам которой несутся, перемешиваясь, счастливые билеты, брошенные в фонтан монеты, всяческие надежды и слова, периодически сталкиваясь и меняя всё вокруг. И можно знать всё на свете про каждую щепку, что плывёт по реке, – но вот она столкнётся с другой щепкой, и всё поменяется. Ха-ха. Если бы можно было, прочитав словарь, заранее узнать, чем кончаются все книги в школьной программе, жить было бы в целом гораздо легче.

Но только зачем тогда было бы писать все эти книги? И в целом жить?

Сашка мок под дождём и старался не наступать на Анино отражение в лужах. Аня, выглядывая из-под зонта, нисколько не смущаясь, рассказывала ему о своей новой жизни и вербовала на починку старых тумбочек в больнице на перекрёстке улиц французского революционного писателя и русского революционного читателя. Она махала руками, то и дело поправляла завивающиеся от дождя светлые волосы, которые лезли в глаза и щекотали ухо, и жаловалась на прогноз погоды.

– Почему-то в моём детстве прогнозы были гораздо лучше, – уверяла она. – А сейчас дождь как из ведра, а ведь в прогнозе не было ни слова про это!

– Ну, раньше моя бабушка работала в Гидрометцентре синоптиком-предсказателем, – пожал плечами Сашка.

Аня повернулась к нему, надеясь на пояснение, которое, впрочем, было совершенно излишне.

– А потом?

– Потом на пенсию вышла.

– У вас бывает пенсия?

По дороге туда-сюда сновали машины, над тротуарами качались зонтичные цветы (и их отражения в лужах). Мигали светофоры и вывески. Было очень странно идти по этому городу и разговаривать о тех, кто обеспечивал этому городу такую жизнь. Впрочем, все слова оказывались неожиданно будничными. Пенсия. Подумать только, у них бывает пенсия! Ведь звучит совсем как у людей.

– У некоторых и работы-то не бывает. Разгон облаков в трудовую книжку как-то не запишешь, так, получается, и умирают безработными.

– А вы что, разве не бессмертны? – Аня совершенно искренне удивилась настолько, что позабыла о приличиях. Она как будто прыгнула с размаху на тонкий лёд и только в полёте поняла, что сделала.

– Так ведь никто не бессмертен, Аня. – Сашка первый раз за всё это время назвал её по имени. Он поймал Анин виноватый взгляд и очень искренне улыбнулся. – Вот я, например, запросто умру сейчас от голода – кота-то вы покормить хотите, а меня нет.

Аня улыбнулась, извлекла из сумки плетёную авоську с яблоками, протянула Сашке – и исчезла в магазине.

Дождь зарядил с новой силой. Сашка стоял и думал, что большего искушения жизнь ему, кажется, никогда не подсовывала, ведь сумку из-под яблок надо будет вернуть. То есть встретиться с ней ещё раз. И ещё раз посмотреть в эти её глаза, странным образом похожие на его собственные.

…За окном темнело. Максимилиан Генрихович открыл форточку, из которой моментально потянуло осенней промозглостью и неблагоприятными прогнозами (хорошо бы только погоды!), и закурил.

Застигнутые неожиданным дождём люди спешили домой, недовольные и целеустремлённые, как муравьи, старающиеся успеть в муравейник. У приёмного покоя столпилось целое стадо машин скорой помощи.

У больничных ворот милостиво отключённая от капельницы Ася Энгаус в жёлтых сапогах и с жёлтым зонтиком и уже насквозь промокший, но, кажется, крайне по этому поводу счастливый Ян создавали философские пароходы путём уничтожения прошлогодней тетради с конспектами.

Зажужжал телефон на столе. Звонил Игорь – напомнить, что сегодня вечером играют «Прощальную симфонию».

– Я дежурю. – Макс стряхнул пепел на подоконник.

– Да-да, ты всегда специально дежуришь, чтобы не ходить. Только Асю отпусти, пожалуйста. Для неё это важно, а сама отпроситься она боится.

– Да пусть идёт. – Макс усмехнулся. – И намекни ей, кстати, что с такими способностями можно запросто сбегать из больницы, не привлекая тебя, и не только для того, чтобы спасать чьи-то невинные жизни или любоваться сонмом призраков, к которому она и так скоро присоединится. А для чего-нибудь поинтереснее. Существует вероятность, что я даже ничего и не узнаю. Но ведь она потрясающе скучный человек и плохо влияет на моего брата. Представляешь, Игорь, он начал меня слушаться! Я за него волнуюсь.

– Какой кошмар, – сочувственно отозвался Игорь. – Чего доброго, он и мусор в урну выбрасывать начнёт. Или, ещё хуже, хамить перестанет.

…По свежезародившемуся, но уже очень бурному потоку, бежавшему вниз, с горы, прочь от красных больничных стен, пропитанных лекарственным запахом, сквозь одинаковые кварталы новостроек и покосившихся деревянных домов с развесёлыми наличниками, туда, где свистели электрички и готовились уснуть на зиму в порту большие взрослые суда, спешил бумажный кораблик.

У него не было названия или порта приписки. Но зато по его клетчатой палубе тянулась написанная нетвёрдой рукой студента-филолога Яна Малинина надпись:

«Море – вода чистейшая и грязнейшая, рыбам пригодная для питья, людям – губительная. Свиньи наслаждаются грязью больше, чем чистой водой. Короче, противоположности на самом деле едины, как бы говорит нам древнегреческий философ Гераклит».

Первым, кого увидела Аня, выходя с работы в понедельник вечером, был кудрявый парень в клетчатой рубашке, со следами бессонницы и крайне богатого внутреннего мира на лице. Как там говорил Валера? Ян, кажется? Студент-филолог, специалист по чужим снам? Фрейд по нему плачет, вот что. Аня понадеялась было, что коллега Оле-Лукойе стоит здесь по чью-то ещё душу, но быстрота, с которой он отделился от стены при появлении санитарки Ивановой, оставляла мало места для надежды.

– Анна Сергеевна, – изрёк он, хватая Аню за рукав куртки, – мне нужна ваша помощь, выслушайте меня, пожалуйста.

Глаза юного филолога напоминали при этом два чайных блюдца. Аня остановилась:

– Я Степановна, ну да ладно. Чего там у тебя случилось?

– Ну, в общем, Ася Энгаус, которая лежит в кардиологии… Ну, в общем, я её люблю и очень хочу ей помочь. Но я не знаю как.

– Ну, не знаю, подари ей цветы. – Аня усмехнулась. – Или узнай у её лечащего врача, все ли положенные по квоте лекарства ей дают. Вдруг не все, и ты сможешь что-то купить.

Глаза Яна Малинина стали неожиданно колючими.

– Давайте, отшучивайтесь, как все. Я его спрашиваю про прогноз, но получаю только шутки про погоду. Я мог бы что-то понять из его снов, но ведь он с тех пор, как вы появились, напивается какого-то снотворного каждую ночь и вообще их не видит! Понимаете, Анна Семёновна, вас он хотя бы уважает. Я думаю, если его спросите вы, он вам ответит честно. Понимаете, я готов отдать всё за то, чтобы она выжила. Вообще всё. Так ему и передайте. Он может забрать у меня всё, я могу заплатить…