Р. Л Тоалсон - Лесной хозяин [litres]

– Почему у вас в Замковом поместье одни сплошные секреты? – не выдержала Ленора. – Ненавижу секреты. А кто что-то скрывает от других, тот ведёт себя как эгоист.

Она надеялась хоть так задеть их чувства. Ллойд прикрыл рот рукой, но Ленора успела заметить у него на губах усмешку. А миссис Джонс уставилась на неё с полураскрытым ртом.

– Что мне, по-вашему, делать с вашими секретами? – продолжала Ленора. – Это же моя семья.

Миссис Джонс пожала плечами.

– Спроси дядю.

– И спрошу.

Они замолчали. Ленора твёрдо решила ничего больше не говорить, чтобы миссис Джонс поняла, как она обижена, и, может быть, даже почувствовала укол совести. Однако любопытство, как это часто с Ленорой бывало, внесло свои коррективы в её гениальный план.

– Если дядя Ричард никогда не ездит в город, откуда у нас в Замковом поместье есть еда? – не вытерпела Ленора.

– Он заказывает, – ответила миссис Джонс. – Её доставляют по средам, иногда я привожу что-то.

– Но вы же не умеете водить машину.

– Меня Ллойд возит.

– А как со свежими овощами, с фруктами? – не унималась Ленора. – У нас в Техас-Сити был свой огород и даже садик. – За ними тоже ухаживала мама, хотя регулярная прополка вообще-то входила в задачи Леноры и Рори. Но они обе на это плевали. – А при вашем Замке я что-то не видела ни огорода, ни сада толком, только заросший цветник с четырьмя деревьями.

– У твоего дяди времени нет на огород, – заметила миссис Джонс. – Раньше был тот, что посадила его жена, и за ним ухаживал его сын, но потом… – Она не докончила фразы.

В это мгновение за столик напротив Леноры опустился дядя Ричард, и разговор разом смолк.

– Через пару минут принесут, – сказал он, поставив локти на стол, сложил ладони в замок, уткнулся в них носом и замер, закрыв глаза, как будто молился. Ленора не отрывала от него глаз, не зная в точности, как понимать его позу. На всякий случай она взглянула на Ллойда – тот и сам смотрел с недоумением; на миссис Джонс – та уставилась на собственные руки.

Немного погодя дядя раскрыл глаза, встал из-за стола и исчез в направлении мужской уборной. Когда он вернулся, еда уже ждала его на столе. Леноре пришла в голову мысль, не прятался ли он специально от всех в уборной, посматривая оттуда за официантами, пока они не принесут заказ. Например, чтобы ни с кем не разговаривать.

Однако избежать беседы за едой он уже не мог никакими ухищрениями. Не прошло и минуты, как Ленора первая спросила:

– Дядя, вы не могли бы рассказать мне о той трагедии?

Сандвич выпал из рук дяди Ричарда. Не дожевав куска, он с яростью повернулся к миссис Джонс и Ллойду и гневно засверкал на них глазами.

– Детка, перестань, – тут же запротестовала миссис Джонс. – Давайте просто спокойно поедим.

– Но мне никто ничего не хочет рассказывать, – настаивала Ленора. – Даже папа не рассказывал ничего о своём брате, о наших двоюродных брате и сестре, о тёте. Почему?

Дядя молча оттолкнул тарелку. Она со скрежетом выехала на середину стола.

Ленора потрясла головой. Кажется, её вопросы испортили всем обед, и она в который раз задумалась, отчего ей всегда так сложно обуздать своё любопытство и оставить свои вопросы при себе.

На обратном пути никто не проронил ни слова: в молчании они вернулись пешком к машине, в молчании доехали до дома, в молчании прошли по дорожке к парадному крыльцу. Дядя Ричард проявил галантность, придержав входную дверь для Леноры и миссис Джонс, и пока они входили, махнул на прощание Ллойду; тот уже выруливал из кольца перед домом на своём блестящем чёрном автомобиле. Когда дядя переступил порог особняка, Ленора обняла его за пояс и со слезами на глазах пробормотала:

– Спасибо вам.

Входная дверь, внезапно предоставленная самой себе, громко хлопнула, дядя высвободился из объятий и, не говоря ни слова, заспешил в сторону восточного крыла. Ленора осталась стоять, глядя ему вслед. Свет в вестибюле как-то разом померк, как только дядя скрылся из виду.

Будет ли у неё когда-нибудь снова семья?

Ему оказалось недостаточно леса. Ему захотелось чего-то нового, кого-нибудь извне. В нём проснулась жажда, и временами столь нестерпимая, что ему казалось, она поглотит его самого.

Нужны были только терпение и время. Пусть терпения ему не хватало, зато времени было предостаточно. И два столетия, почти два, он уже прождал. А больше и не требовалось – это он чувствовал. Чувствовал по тому, как успели согнуться пальцы, как растянулся отвердевший позвоночник, по тому, как снова начало стучать сердце, пусть и без всякого ритма.

Почти готово. Скоро, скоро обретёт он опять плоть и кровь.

Недостаёт только ещё одного.

22 апреля 1947 г.

«Городок ничуть не изменился: шум, своенравие, пересуды. Не надо было мне ехать. Но Ленора… Она нуждалась во мне. У меня всегда плохо получалось улавливать такие вещи, но тут я сразу понял. Может, это из-за той глубокой боли, которую мы с ней разделяем. А может, я просто не хочу повторить с ней ту же ошибку, какую сделал с Бобби, поэтому стал более чутким в этом плане.

В кафе этом не был с тех пор, как погибли Эдит и Мэри. Тяжело было входить в знакомый зал, заказывать – точно так же, как раньше, с ними. Ещё тяжелее – сидеть за столиком и есть тот же самый сандвич, какой я всегда брал, когда мы туда приходили. С Ленорой было немного полегче, почти ничего, она казалась на этот раз едва не счастливой. А потом она принялась раскапывать прошлое. Главное, произнесла ровно ту же фразу, что мой Бобби: „Мне никто ничего не хочет рассказывать“. И они оба правы. Я всегда колебался в вопросах посвящения детей в детали суровой правды жизни. Это мой пробел, который я так до сих пор и не заполнил.

Деталей той трагедии, например, Бобби так и не узнал. И реальную опасность леса он тоже не представлял.

Когда-нибудь придётся Леноре рассказать. Рассказать столько всего. Но пока что я должен сконцентрироваться на работе. Надо перестать отвлекаться и закончить уже то, что от меня требуется. Я должен отстоять память о сыне, разорвать путы леса, в которые попали наши жизни, и вернуть Замковому поместью хоть малую толику его былого величия.

Боюсь, время у меня на исходе.

Так что пора спрятать горе и зачумлённых им, запереть понадёжнее и не дать духу из леса до него добраться.

Впереди ещё уйма работы».

Ленора вышла прогуляться по поместью. День клонился к вечеру – самое жаркое время суток, но очень уж ей захотелось опять в сад. Там по-прежнему оставалось много работы, но Леноре пришло в голову, что, если бы мама увидела, как было до и как стало после, она бы очень гордилась её трудами. И теперь Ленора стояла, облокотившись подбородком на железную калитку, и представляла себе, каким мог бы стать этот сад – каким он, скорее всего, когда-то и был, – если бы к нему приложила руку мама, способная извлечь истинную красоту из полного хаоса. Ленора оттолкнулась от железных прутьев, извивавшихся изящными дугами наподобие гибких ветвей, и пошла дальше.