Ярослав Морозов - Ларин Петр и фабрика волшебства

— Егор Вячеславович, — осмелев, попросил Ларин, — объясните, пожалуйста, как мне удаётся проходить сквозь турникет в метро.

— Это тоже усилие воли. В турникете стоит фотоэлемент; когда ты прерываешь луч, механизм срабатывает, дужки захлопываются. Я понятно объясняю?

— Не совсем.

— Смотри сюда, — в руке завуча появился маленький фонарик. Свет в комнате погас. Щёлкнула кнопка. От кресла к двери протянулся золотой луч света. — Теперь смотри сюда, — завуч поставил свою ладонь, она стала рубиновой, а на стене образовалась тень. — Видишь, у луча возникла преграда в виде моей руки. А теперь смотри на стену, — на стене появился световой круг.

По лучу Пётр проследил, что рука завуча осталась на месте, луч фонарика проходит сквозь неё, словно она из прозрачного стекла, и тени на стене нет.

— Ух ты! — восторженно воскликнул мальчик.

Ладонь опять стала плотной, на стене появилась тень, похожая на морду овчарки.

— Опять же усилием воли и благодаря способностям, которые тебе подарили родители, ты можешь обманывать луч света, на некоторое время становясь прозрачным для луча. При этом твой внешний вид остаётся прежним.

— А, понял! Я становлюсь стеклянным?

— Можно сказать и так. Но существует более верная формулировка: ты становишься нематериальным.

— Как это?

— Со временем ты научишься не только делать для себя стены прозрачными, но и слышать сквозь них и проходить. Но путь к этому очень сложный и длинный. Так что тренируй волю. Стоит только захотеть!

— А я думал, что всему этому люди не учатся, они от природы такие.

— Всякие способности надо совершенствовать. Чтобы спортсмену поставить рекорд, одних способностей мало, он должен тренироваться ежедневно по многу часов. Чтобы играть в шахматы лучше других, постоянно надо решать задачи, всё усложняя и усложняя их.

— Профессор, — сказал Ларин, — но ведь и моя мама точно так же могла проходить через турникет в метро.

— Твоя мама обладала очень многими способностями и даже очень редкими.

— Если я буду хорошо учиться, много заниматься, совершенствоваться, то я смогу узнать, где моя мама?

Глаза завуча сверкнули:

— Урок закончен, Ларин.

По голосу Егора Вячеславовича мальчик понял: дальше разговаривать профессор не расположен.

Придя к себе в комнату, глядя на портрет мамы, Ларин размышлял: «Все они что-то знают о тебе, мама. Почему они не хотят рассказать мне, боятся, что ли? А чего они боятся? Но я сам во всем разберусь. Ты же меня учила быть упорным и не отступать от намеченной цели. Я добьюсь своего, обязательно добьюсь!»

Будни пролетели почти незаметно. Ларину казалось, что он уже целую вечность учится в школе на Фабрике Волшебства.

Дни были насыщены уроками, занятиями, разговорами. Не было времени оглянуться, задуматься, пожалеть себя. Настали выходные. Уже в пятницу вечером за многими из ребят приехали родители. Ларин так и не смог понять, знают ли папы и мамы о том, чему учатся тут их дети. Все учителя были одеты самым обыкновенным образом. Никаких тебе широкополых шляп, плащей с красной подбивкой, волшебных колпаков со звёздами. Разговоры с родителями велись самые что ни на есть заурядные: «Ваш сын… ваша дочь… делает успехи, но неплохо бы с ней… с ним… поговорить, чтобы больше внимания уделял… уделяла… математике. Понятно, все дети ленятся, но надо думать о будущем. Математика каждому пригодится в жизни…»

Пётр всматривался в лица родителей и наконец понял, что среди них есть те, кто понимает, в какую школу отдали детей, а сейчас просто подыгрывает учителям, чтобы не спугнуть остальных, понятия не имеющих, что их детей учат доброму волшебству. И таких — осведомлённых, «продвинутых», как назвал их для себя Ларин, — было большинство.

Ему было грустно наблюдать, как счастливы другие дети, у которых есть и мать и отец. Как ему хотелось, чтобы в воротах парка показалась отцовская машина! Он даже с закрытыми глазами видел, как легковой автомобиль подкатывает к крыльцу, а он бежит и кричит: «Папа, папа…»

Но стоило открыть веки, и тут же приходило понимание, что отец уже никогда не приедет. Однако мечтать не запретишь. Ларин снова мечтал о том, что придёт время, и он окажется дома за праздничным столом. Мама внесёт из кухни свежеиспечённый пирог, а отец встанет, обнимет её и ласково посмотрит на сына, мол, видишь, какая у нас хорошая и добрая мама…

В субботу утром детей в школе стало ещё меньше, приехали родители тех, кто жил подальше и не смог приехать в пятницу сразу после работы. Остались лишь те ученики, у кого родители жили совсем далеко — за день не доедешь. Светило солнце, был один из тех ласковых осенних дней, когда кажется, что лето ещё не кончилось, когда даже подумываешь, не сходить ли искупаться на озеро. Но стоит подойти к воде, опустить в неё руку, и сразу же всё желание купаться улетучится как утренний туман.

Часть учителей тоже разъехалась. Учителя — тоже люди, у них есть родственники, обычные заботы. На выходные в школе обязательно оставляли дежурного учителя, который должен был следить за порядком. В эти дни дежурила Изольда Германовна, которая с надменным видом прохаживалась по аллейкам парка. На рукаве у неё ярко горела красная повязка с вышитой золотой тесьмой надписью — «Дежурный».

Ларин понуро шёл по дорожке, подбивая ногой сухую сосновую шишку. Шишка никак не хотела катиться ровно, так и норовила улететь в траву. Увлёкшись, Пётр не заметил, как навстречу ему вышла Изольда.

— Ларин, — услышал он строгий голос учительницы и, хоть не делал ничего плохого, тут же смутился.

Бывают такие учителя — не кричат на детей, не ругаются, но стоит им войти в класс, как тут же все цепенеют за партами.

— Да, Изольда Германовна.

Ларин остановил ногу, занесённую для того, чтобы пнуть шишку.

Изольда смотрела на него с укором, мол, как же так, взрослый мальчик, учится в закрытой элитной школе, а ведёт себя как заурядный парнишка из микрорайона.

— Нельзя себя так вести, это глупо. Какая польза от подбитой шишки? Лучше бы книгу почитал, — сказала Изольда Германовна.

— Но я же не знал, что меня кто-то видит, — возразил Ларин, — когда ты один, то можно иногда позволить себе сделать глупость.

— Вести себя нужно прилично. И неважно, в толпе ты или на необитаемом острове.

— Извините.

— Не извиняю, — Изольда сверкнула глазами. — Глупости делают только глупые люди.

Пётр не знал, что и ответить. Впервые Изольда заговорила с ним не о своём предмете. Ему хотелось как можно скорее этот разговор прервать. Вот и сказал первое, что говорят в таких случаях все дети:

— Я больше не буду.

Изольда снисходительно улыбнулась.

— Я бы хотела поверить тебе, но… хотя что это я убеждаю тебя. Моё дело — научить тебя хорошо читать и говорить по-английски. Воспитывать должны родители.