Ярослав Морозов - Ларин Петр и фабрика волшебства

Ларин кивнул утвердительно.

— Я рад. Завтра в твоей жизни наступит важный день, поэтому ложись сегодня пораньше, наберись сил. Многое из того, что произойдёт, покажется тебе странным, но все через это проходят. Главное — не бояться. Надеюсь, ты выдержишь это испытание благодаря тем навыкам, которые успел получить.

Что за испытание предстоит выдержать, директор не уточнил. Ларин задумчиво побрёл по коридору к себе в комнату.

Он едва дождался, когда появится сосед по комнате с пёстрой змейкой на запястье.

— Ты чего такой взъерошенный? — глядя на Ларина, спросил Шубин, снял с запястья змейку и повесил на спинку кровати.

— Меня директор вызывал.

— Что, вляпался во что-нибудь?

— Нет, совсем по другому вопросу.

— По какому?

— Он сказал, что завтра меня ждут испытания.

— Что, уже? — широко открыв глаза, удивился Шубин. — Быстро время летит. Я думал, ты ещё недели две, а то и месяц останешься в неведении. Куда это они так торопятся?

— А что это будет? — шёпотом спросил Ларин, глядя на дверь, словно за ней кто-то стоял и подслушивал.

— Вообще, про это говорить нельзя, но тебе по дружбе скажу, ты не разболтаешь. В актовом зале был?

— В каком, в большом?

— В том, где проходят концерты, когда приезжают родители. Там на сцене, за бархатным занавесом, большая картина от пола до потолка, до колосников.

— До чего?

— Там железяки с фонарями висят, на них декорации цепляют…

— А-а-а, — произнёс Ларин, хотя всё равно ничего не понял, но картину попытался вспомнить.

— Значит, ты её не видел. Если бы один раз увидал, наверняка бы запомнил.

К чему так долго рассказывает Артём про сцену в актовом зале и про картину, Пётр не понимал.

— Так вот, там за нарисованной картиной есть нарисованная дверь. Тебя к ней завтра и подведут.

— А потом?

— А потом суп с котом. Сам увидишь. Тебе надо выспаться, сил набраться. И за завтраком ешь поменьше.

— Это ещё почему?

— Я тебе советую, а ты поступай как знаешь.

— А дальше что? — спросил Ларин.

— Узнаешь! Мне на завтра сочинение надо написать о любимой книге, так что ты меня не отвлекай.

Сев к столу, Шубин склонился над тетрадью и заскрипел пером.

«Спать так спать», — подумал Пётр и отправился чистить зубы.

— Спокойной ночи, Артём, — сказал Ларин, забираясь под одеяло.

За завтраком Пётр по совету Артёма выпил лишь чашку крепкого чая и съел одну шоколадную конфету. Дети смотрели на него с пониманием, ведь каждый из них прошёл через подобное.

Завтрак закончился. Туманова подошла к Ларину, тронула его за руку.

— Держись. Будь внимателен. Веди себя как настоящий мужчина. Тебе предстоят серьёзные испытания.

— А если я их не пройду, — шёпотом спросил Ларин, — меня что, из школы отчислят?

— Нет, — сказала Софья, — но постарайся преодолеть всё с первого раза.

— Хорошо, я постараюсь.

В столовой появился директор школы. Он был в широкополой чёрной шляпе, длинном бархатном плаще, из-под которого торчали носки острых башмаков. Изнутри плащ был подбит алым шёлком в мелкие серебряные звёзды. Поверх плаща на толстой цепи висел медальон. Под мышкой Илья Данилович держал чёрный лакированный ящик, из-под которого торчал изящный ключ.

«Что это у него в руках?» — подумал Ларин. Ему захотелось сконцентрировать волю, увидеть, что лежит в ящике, но он не успел.

Илья Данилович строгим голосом произнёс:

— Ну, Ларин, пойдём.

Гулко раздавались шаги Ильи Даниловича. На башмаках поблёскивали серебряные подковы, шпоры со звёздочками звенели. Ларин едва успевал, хотя директор шёл не торопясь. Двери перед ним раскрывались сами собой, как в аэропорту.

И вот они оказались в актовом зале. Ряды кресел, сцена, тяжёлый бархатный занавес. Они поднялись на сцену. Занавес медленно колыхнулся, тяжёлые крылья начали медленно расходиться. Затем вверх поползли задники декораций для школьных спектаклей. И вот они уже стояли перед стеной. Высокие колонны возносились прямо под потолок. Колонны нарисованы, но впечатление такое, что они самые что ни на есть настоящие. Перед колоннами двухстворчатая дверь без ручек.

— Ты видишь дверь? — раздался тревожный голос Ильи Даниловича. Он прозвучал, словно колокол на церковной башне, предупреждающий народ о пожаре.

— Вижу.

— Ты должен войти в эту дверь.

— Войти в нарисованную дверь?

— Да, — сказал Илья Данилович. — Соберись и иди.

Ноги мальчика налились свинцом. Он не понимал, как можно войти в нарисованную дверь.

— Я всё время буду рядом. Но ты всё же рассчитывай на свои силы.

Первый шаг для Ларина был самым тяжёлым. Он его сделал: зажмурил глаза, выставил вперёд ладонь, сделал ещё два шага, и ладонь упёрлась в нарисованную дверь. Кожей ощутил, что стена шершавая и холодная.

— Иди, смелее, — прозвучал за спиной голос Преображенского.

«Как можно идти?» — подумал Ларин, но сделал шаг.

Нарисованная дверь начала медленно, с тяжёлым скрипом открываться. Ещё шаг, и мальчик переступил ту черту, за которой начинался неизведанный, непонятный мир. Он слышал, как захлопнулась дверь, но не оглянулся.

Длинный коридор, колонны, канделябры со свечами, поблёскивающий мраморный пол.

— Что это? — спросил Ларин.

— Это графский дворец.

— Так он же сгорел!

— Все так думают, но в том мире, где ты сейчас находишься, он настоящий.

Шагов директора Пётр не слышал, он слышал лишь стук собственного сердца и своё дыхание.

«Вдыхать воздух надо носом, а выдыхать ртом», — вспомнил он совет Сен-Сея, втягивая в себя воздух.

Длинный коридор закончился дверью. Ларин прикоснулся к ней, и дверь отворилась. Он оказался в огромном зале, вокруг него двигались люди в старинных одеждах. Лакеи в ливреях разносили угощения, дамы в кружевных платьях обмахивались веерами. По залу бегали собаки, слышалось постукивание их коготков по паркету.

Пётр осмотрелся. Судя по всему, он никому не был виден. На балконе играл оркестр, и Ларин видел летающую палочку дирижёра.

«Ничего себе, — подумал он. — В театре я, что ли? И чего здесь страшного? Всё как в кино».

К нему подбежал пёс с длинной мордой, ткнул его в бок чёрным влажным носом, обнюхал, надменно фыркнул и, постукивая когтями, побежал. Вокруг говорили по-французски, лишь иногда слышались русские слова. Было несколько мужчин с роскошными усами и бакенбардами, почти такими, как у садовника Захара. Только мужчины были в белых лосинах и ярких мундирах и почему-то с саблями.

«А куда теперь?» — подумал Ларин, направляясь к окну.

Он выглянул на улицу. За окном виднелся парк, тот самый, который окружал школу. Только сейчас в парке на постаментах белели скульптуры, сверкали фонтаны, проезжали две кареты, запряжённые четвёркой и шестёркой лошадей. Возможно, он ещё долго стоял бы, опираясь на подоконник, с удивлением разглядывая происходящее, если бы не услышал голос Ильи Даниловича. Тот говорил громко, но никто из присутствующих на голос директора не обращал внимания.