Артем Ляхович - Голубой трамвай

Вокруг серела Пустошь – уступчатое плато, наклоненное к берегу. Вдали скалился ее рваный край – Резцы. Они казались сутулыми фигурами (страшненько, ага, – думала Мо, чтобы в самом деле не стало страшно) и плыли в снежной мгле, как живые. Хотя на самом деле это плыла мгла, а не они. И Мо тоже плыла в этой мгле, которая делалась все гуще и серее.

(Вот странно: каждая снежинка по отдельности белая, а все вместе делаются серыми. Серый – это ведь вообще цвет всего вместе. Всех цветов, всех снежинок, всех людей, если смотреть на них сверху…)

Ветер снова не пускал ее к берегу. «Белодед мутит» – говорили люди. В снегопадах тоже винили его, и еще буцов, чуров и правительство… Чем ниже спускалась Мо – тем сильней ветер выталкивал ее из чаши без дна, в которую превратилась Пустошь. Внизу, где было море, теперь бурлил снежный кисель, и Мо шла прямо туда. «Еще ведь только утро, стемнеет нескоро» – внушала она своим ногам, которым все сильней хотелось развернуться и бежать без оглядки. Забавно: опасности вроде никакой, а жутко так, будто она самого Белодеда встретила, нос к носу… Хотя об этом нельзя. Нельзя!.. Снежная борода мелькнула где-то между мыслей и растворилась в метели, и смеющиеся глазки – вместе с ней. Нельзя… Думай лучше, как спуститься к берегу, говорила себе Мо, пробираясь к Резцам.

Они выплыли из мглы внезапно, будто стерегли Мо и хотели ее напугать. «Не боюсь я вас» – показала она им язык, и тут же спрятала обратно – ветер обжег его, будто она лизнула ледышку.

Перед ней была стена зубчатых скал, опоясывающих бухту.

Резцами, да еще и Гнилыми их прозвали из-за свирепого остроконечного вида и из-за того, что в бухте вечно стоял запах гнилых водорослей. Да и валуны, усеявшие подножье Резцов, были покрыты противным склизким налетом, подмерзавшим к зиме.

Ничего, думала Мо. Найдется и на вас управа. В прошлый раз она брезговала трогать их руками и пыталась держать равновесие на скользоте, как канатоходец. Но лед – совсем не то же самое, что зеленая слизь, в которой тогда еще копошились козявки. Тем более – теперь Мо в толстых варежках.

Сквозь Резцы вела каменная осыпь. Подойдя к ней, Мо встала на четвереньки и опять показала Резцам язык (на этот раз мысленно). «Поехали!» – скомандовала она и двинула через валуны ползком, как мокрица. «Эээ! Только не в буквальном смысле…»

Чудом не въехав лбом в скалу, она нашла, наконец, удобный темп передвижения и сползала с валуна на валун, действуя не столько ногами, сколько руками. «Вообще легкотня. А наверх еще легче будет», – ухмылялась Мо Резцам, которые уплывали от нее обратно в снежный кисель.

Съехав на животе с осыпи, она выбралась на берег. Здесь не было ветра, и снежинки падали медленно и лениво, будто устали морочиться там, наверху. Рядом, в двух шагах, плескалось море, бурое и студеное – глаза мерзли смотреть на него.

Мо никогда не видела его таким. Она никогда и не была здесь, под Резцами, – и вообще здесь, наверно, не бывала еще ни одна девчонка. Нормальные девчонки не шастают по таким местам, а сидят дома и кушают «ням-нямы».

Оглядываясь, она по-крабьи поползла вдоль берега. Очень хотелось выпрямиться, и Мо наконец решилась оторвать руки от гальки, нащупав устойчивую, как ей казалось, точку… и чуть не упала, взмахнув руками, как мельница.

В животе лопнул ледяной пузырь, – но Мо выпрямилась снова, балансируя всем телом, и вытянула шею. У ближних валунов белело что-то маленькое, продолговатое, как сосулька…

«Чур» – шептали обожженные губы (только сейчас было ясно, как им досталось от ветра). Это и есть сосулька. Просто сосулька… отломилась откуда-то и лежит себе, думала Мо, чтобы не сглазить, хоть уже было ясно, что это он. Брызгунчик.

Снова и снова облизывая губы (от этого было только хуже), Мо стояла и сверлила взглядом белый цилиндр, будто он мог убежать, и надо было припечатать его взглядом к камню. Потом медленно двинулась вперед.

Было просто буц, как скользко. Пришлось снова опуститься на четвереньки и сделаться крабом. Между валунами, окружившими ее находку, были глубокие щели, куда упорно проваливались ноги. Совсем рядом ухало море, нагоняя к берегу серую накипь. Несколько брызг упали на щеку Мо.

Пыхтя, она подобралась почти к самому брызгунчику и вытянулась, как кошка, которая лезет на стол. Не хватало буквально полсантиметра, и Мо чуть не вывихнула сустав, и потом долго трясла рукой, чтобы тот не болел. Потом поднатужилась и переползла на следующий, самый большой и льдистый валун.

Он шатнулся. «Ааай!» – левая нога тут же съехала в щель. Закусив губу, Мо ухватилась за уступ и потянулась к брызгунчику. Еще, и еще, и еще немного…

Чем сильней она тянулась – тем глубже нога уходила между камней. Рука вдруг слетела с уступа, Мо взвизгнула, – но пальцы успели-таки ухватить брызгунчик и сжать его, рискуя раздавить в лепешку. Уфф!

Трофей был у нее. У нее!.. Переведя дух, Мо поднесла его поближе к глазам, чтобы удостовериться в победе, еще раз выдохнула и попыталась вытащить ногу.

Ее будто прихватил клешней гигантский краб. Мо поднатужилась, сколько было сил, и чуть не упала.

«Где он? Потерялся?..» Но нет: рука по-прежнему сжимала брызгунчик.

Уложив свое сокровище в карман, Мо снова попыталась высвободиться. Она упиралась коленом и тянула, тянула, тянула ногу, думая, что сейчас выдернет ее из ботинка, как пробку из бутылки, и выла от боли – даже слезы потекли…

Потом отдыхала, кусая губы, и снова, снова тянула, подвывая, как собака на цепи.

Потом вертела головой – вдруг здесь кто-нибудь есть? Может, Жмуль?..

Но об этом было смешно и думать, и она снова тянула, тянула и тянула ногу, шмыгая носом, хоть уже и знала, что все. Приехали.

Вокруг громоздились Резцы, уходя верхушками в никуда. Рядом ревело море. Оно было, как Хаос, о котором ей шептали девчонки (а им так же шептали бабки и прабабки, которые не видели его, но знали стариков, которые видели).

Чуть усилятся волны – и…

– Помогите, – тихо позвала Мо.

Тихо – потому что стыдно кричать про такое.

И еще потому, что Мо знала: на помощь никто не придет.

И еще… но об этом было нельзя. (Она даже прикрыла рот рукой.)

Где-то сбоку, на краю зрения, мелькнуло белое – то ли снег слетел со скалы, то ли просто снежинка угодила в глаз, то ли…

– Помогите! – крикнула она втрое громче.

Крик вырвался из нее неожиданно и оглушил ее, как удар.

Тело окаменело – превратилось в ледяной валун; до слез, до тошноты хотелось оглянуться, но валуны не умеют оглядываться, и Мо уперлась застывшим взглядом вниз, в каменные бока, присыпанные снегом.

Потом не выдержала и оглянулась.

Там, где мелькнуло белое, теперь маячил силуэт.

Или нет – не просто маячил, а рос, сгущаясь из снежинок. Ко мне идет, поняла Мо.