Артем Ляхович - Голубой трамвай

– Спасибо, – буркнула она.

– На здоровье. Ну? – смешливые глазки в упор глядели на нее. – Пора домой. Да?

– Да, – кивнула Мо.

– Только давай уговоримся. Уговор простой: никому ни слова. Как думаешь, на тебя можно положиться?

– Да, – снова кивнула Мо.

– Я знаю, какие девчонки болтушки. (Мо насупилась.) Но ты ведь не такая, да? Ты здесь никого не видела, и ты не будешь болтать. Это очень важно, понимаешь?

– Понимаю, – проворчала Мо.

– И ходить сюда тоже больше не будешь. Да?

Она мрачно кивнула.

– Вот и славно. И еще было бы хорошо, если бы сюда больше вообще никто не ходил. Никакие усатые мальчишки. Сможешь сделать так?

Глаза его уже не смеялись, а смотрели на нее серьезно, даже просительно.

Мо снова кивнула. (А что ей еще оставалось?)

– Тебя как зовут-то?

– Отшельница, – мстительно буркнула Мо. – Ну, мне пора.

– Прощай, – донесся грустный голос. (Она уже развернулась и хромала прочь.) – Дорогу-то найдешь?

Мо не ответила. Ей очень хотелось оглянуться, и через пару шагов она так и сделала, – но уже никого не было видно.

Хмыкнув, она поковыляла вперед.

Ступня болела, и чем дальше, тем сильнее. Карабкаться по каменной осыпи было так больно, что на щеках успели намерзнуть слезные дорожки, пока Мо выбралась наверх, в снежный кисель.

Мело уже гораздо меньше, и мгла над головой темнела рваными краями, сквозь которые светились желтые и рыжие пятна.

Вскоре снег и вовсе перестал падать, и над головой распахнулось небо, синее с одной стороны и огненное с другой. Уходящие тучи превратились в сгустки пламени, болючие, как ступня Мо, и отсвечивали кровавыми дорожками в море.

Ноги отказывались держать свою хозяйку, и та не замечала битвы двух цветов, синего и красного, которая развернулась над ней, раскрасив небосвод яркими боевыми красками – лиловой, багровой, рыжей, фиолетовой, – и не видела ее исхода, где победа досталась серому, как это бывает всегда и везде, во все времена…

Бухта Отшельницы

Нога опухла («поскользнулась и упала» – было сказано тете), и целую неделю Мо проторчала дома.

Она умудрилась почти не заболеть. За ночь насморк прошел, будто его выключили, и утром Мо не смогла выдавить из носу ничего интересного, как ни старалась. Тетя была поглощена приездом родителей и не заметила ее обновки (заготовленная история про девочку, отдавшую Мо свои ботинки, так и пропала зря). А уж родители-то и подавно не обратили внимания: они как явились из своих Крайних Пределов – так и затискали-заобнимали Мо, жалостливую и несчастную, и стало совсем уже не до ботинок и прочей дребедени. Тем более, что ей навезли подарков, как всегда, и Мо почти поверила, что нужна им, блудным искателям Пределов…

На переменах вся шволька толпилась рядом и пялилась на ее брызгунчик. Любопытным Мо внушала – «велено передать, чтобы не болтали и не приходили, а то буцнет». Народ оглядывался по сторонам, прикрыв рты, и цыкал друг на друга. Мо стала школьной легендой: за ее сокровище предлагали три учбанские ленты, потом четыре, потом четыре с десятью нямами… Слава ее длилась недели полторы, а то и две, и закончилась, когда Мо стала забывать, на какую ногу ей хромать.

Вскоре брызгунчик исчез. Либо чурнули, думала Мо, либо сама зачурила. Она ведь ряшка-растеряшка, тетя всегда ее так называла… Нельзя сказать, что Мо сильно огорчилась, хоть и было неприятно, да. Она никому не сказала о пропаже, и все по-прежнему думали, что он у нее есть. Интересно, сколько их там еще валяется в бухте?..

Она выполнила то, что обещала. Правда, Белодед и ей приказал – «не ходи ко мне» – а это чем дальше, тем сильней не устраивало Мо. Ей нужно было обязательно увидеть его снова.

Хотя бы для того, чтобы…

– Эй! – звала она, вслушиваясь в отражения своего голоса от льдистых скал. – Э-эй! Ну почему ты прячешься? Ты же здесь!

Она была похожа на расписную куклу, как и все девчонки под Крушение: толстое-толстое туловище, укутанное в сто одежек, как капуста, и щечки-улыбка, намалеванные на белом лице (тетя собственноручно красила ее все утро). В руке у нее была торба с ботинками.

– Эгегей! Да что ж такое!

И когда она уже думала – «наверно, не надо к нему так – «эй…» Обиделся, рассердился…» – из-за спины послышалось:

– Нет, она опять здесь!

Ликующая Мо развернулась, улыбаясь до ушей, – и застыла с улыбкой, как настоящая крушенская кукла. Белодед пялился на нее, будто она была привидением.

– Что у тебя на лице? – выкрикнул он.

– Что? – растерянная Мо тронула варежкой щеку. – А, это… Так завтра же Крушение!

– Какое крушение?

– Как како…. эээ… ты что, не знаешь?!

Мо вдруг осознала, что он может этого не знать. Это удивило ее сильней, чем голубые искры в его пещере.

– Что не знаю? Почему ты размалевана, как…

– Как Небесная Мэй? Так Крушение же! И все девчонки… ты что, и правда не знаешь?

– Я не бываю среди людей, – сказал Белодед, подходя к ней. – Мне нельзя. Нельзя, чтобы меня видели. Зачем ты пришла?

– Затем, – насупилась Мо. – Спасибо, ты так помог мне… а теперь уже зима, я в сапогах, и… Вот, – она протянула ему торбу.

– Что это?

– Ботинки, – раздраженно сказала Мо. – Спасибо большое, они мне больше не нужны.

Белодед вдруг расхохотался – так, как он умел это делать: вокруг зазвенел лед, а со скал слетели снежные шапки. Во всяком случае, так показалось Мо.

– Я пойду, да? – сказала она. И опустила торбу на камни.

– Да погоди ты, – прохрипел Белодед сквозь смех. – Охохо… Хороший ты предлог придумала, чтобы снова прийти сюда, ничего не скажешь!

– Да я… да ведь… – возмутилась Мо.

– Вообще-то я их тебе подарил. Думал, это и так ясно.

Мо не двигалась.

– Ладно уж, – отсмеявшись, сказал он. – Вижу: и тебе не хочется уходить… да и мне, по правде говоря, неохота отпускать тебя. Хоть и плохо это – что ты меня видела. Так-то я не показываюсь людям… но не бросать же тебя в беде?

– Спасибо, – снова сказала Мо.

– Да на здоровье. Давай уж, раз пришла, расскажи мне, как оно там. Много лет я не бывал в Клетовнике…

– Где? – удивилась Мо.

– В Клетовнике. А что? – Белодед вдруг нахмурился.

– Ничего. Просто ты говоришь, как в древние времена. Тогда Вольник назывался Клетовником, и все всех угнетали. А потом было Крушение… ну, как раз то, что празднуют вот сейчас. Завтра… А ты разве не знал, что было Крушение?

– Вот как. Значит, Вольник… Нет-нет, не знал, – поспешно добавил он. – Что за крушение?

Глаза у Мо сделались круглыми, как галька.

– Ну и ну-у, – протянула она. – Ни чура себе. Это сколько же тебе лет?!

– Вот столько, – усмехнулся он. – И даже больше.

– А где ты живешь? В море?

– Я? Да-да, в море, – снова поспешно сказал Белодед.