Ксения Сергеева - Провожатый

Ангел протянул узкую ладонь, Полли опустила на нее несколько монет. Ангел не мог даже пошевелиться: неужели Бог снова рядом с ним, неужели он все еще верит в него. Уже спустя секунду Ангел ликовал, он яростно закивал Полли, а она улыбнулась такой искренней непосредственной улыбкой, что Ангел впервые за долгое время почувствовал острое натяжение струн, что были припаяны к его крыльям. Он даже готов был вот-вот что-то сказать, но леди уже уводила оглядывающуюся девочку прочь.

Ангел кое-как поплелся за ними. Он не мог допустить, чтобы и в этот раз чудо спрятали от него, украли, увезли. Он старался оставаться незамеченным, он молил Бога о том, чтобы никто не обратил на него внимания — и слился с толпой рабочих, моряков, спешащих клерков, праздно прогуливающихся. Леди крепко сжимала руку девочки в своей. Ангел крепко сжимал монеты в ладони. Аккуратное светлое пальтишко, крошечные ножки вели Ангела к вокзалу. Нет! Он не может, он не позволит! Женщина садилась в вагон пригородного поезда. Проводник оттолкнул Ангела, но монет оказалось достаточно, чтобы на него грозно посмотрели, но позволили остаться в тамбуре. Куда идет этот поезд? Хоть на край света! Там, у самой кромки ада Ангел воздаст последнюю почесть Создателю. Мимо окна проплывали огромные вековые вязы, поля и холмы, серое низкое небо, густой дым паровоза. Ангел ждал и едва успел отвернуться к окну, когда на очередной остановке Полли выскочила из вагона.

Он бежал за медленно покачивающейся по ухабам машиной, пока не свалился без сил. Ночь наглухо застегнула воротник. Ангел смотрел в небо, лежа на спине, и молился, по его щекам лились слезы. Он снова упустил ее!

Только хлябкое утро размякло на холмах, Ангел двинулся в путь. Ни развилок, ни городков. Ангел едва передвигал ноги, но не сдавался. В петляющей, но единственной дороге ему мерещился знак: он найдет девочку. Взобравшись на очередной холм, Ангел увидел поместье. Огромный серый дом, затянутый в корсет из плюща, широкая подъездная аллея хранится высокими кленами, десятки окон. Тишина вокруг стояла удивительная. Воистину прекрасное место для того, чтобы свершить последний подвиг.

Ангел таился. Наблюдал. Таскал хлеб, оставленный лошадям. Он сбился со счета дней, но не торопился. Ему некуда торопиться. Хозяева, похоже, жили здесь постоянно, лишь изредка наведываясь в Лондон, чтобы показать пение ангелочка миру. Полли ничего не боялась. Ее смех доносился отовсюду. Особенно она любила качели, закрепленные на огромном суку старого дерева. Она так хохотала, взмывая к небесам, что у Ангела заходилось сердце. Это ли не провидение господне?!

Очередной вечер подкрадывался к дому. На несколько минут выползшее из-за туч солнце вызолотило окна, делая тени чернее, а краски ярче. Полли выбежала в сумерки, должно быть, чтобы подставить бледное личико под столь редкие в лощине лучи света. Она беззаботно что-то напевала и даже не застегнула пальто. Ангел незаметным темным пятном двигался за ней. Еще несколько шагов, протянуть руку, накрыть ладонью рот, вот сейчас! А Полли обернулась, недоумение и страх на секунду блеснули во взгляде. Она озадаченно пятилась, но молчала. Нельзя, чтобы она закричала. В этой прозрачной, хрупкой тишине детский вопль разнесется на десятки ярдов, а дом не так уж и далеко. Ангел заворожено смотрел на нее, гипнотизируя, как удав кролика. Он сделал шаг вперед. Звон разбитого окна и оглушительно хлопнувшая тяжелая входная дверь. Где-то заржала лошадь. Что-то упало с тяжелым громким хрустом. Полли закричала и рванулась к дому. Ангел не успел перекрыть ей дорогу. Цепкими пальцами он ухватился за воротник пальто, но девочка выскользнула из него и скрылась за высокими кустами. Ангел сжимал фланель в кулаке, по его щекам лились слезы отчаяния.

Люди с фонарями сновали по округе весь вечер, ночь и следующий день. Полицейская машина не отъезжала неделю. Ангел боялся шелохнуться, прячась в зарослях ивняка. Все-таки они находились в самом отдаленном углу имения. Уйти казалось слабостью, остаться — безрассудством. Не для гибели завел его сюда Бог. Для испытания? Холодными ночами Ангел пытался согреть пальцы, кутая их в пальтишко Полли, а однажды ушел в рассветный туман, забирая с собой тепло и легкий запах девочки как доказательство пройденного искуса.

Сэм вскрикнул, когда на голову ему рухнул толстый альбом, обтянутый телячьей кожей, все еще мягкой. Альбом шлепнулся на пол и раскрылся, обнажая листы, покрытые узким постоянно скользящим вверх почерком. Сэм присел, а светлячки сгрудились над страницей.

«Сегодня был очень хороший день. С утра мы с мамой поехали в Лондон. В дороге я так устала, что не хотела выходить из поезда, но потом мне очень захотелось все увидеть. Я редко бываю в городе, мама говорит, что там плохо пахнет, и нет нигде лучшего воздуха для маленькой леди, чем в нашем саду. Но мне нравится и в городе. Очень много красивых дам, у некоторых такие странные платья… Мама гордо проходит мимо них, а я очень хочу такие же яркие юбки, когда вырасту. Еще сегодня я подала монетки нищему. Он сидел у стены красивого дома такой несчастный. Святой отец, который обедает у нас по воскресеньям, говорит, чтобы мы всегда были милостивы к тем, кто несчастен. Я подала бродяге. Кажется, маме понравилось, что я так сделала. Она сказала: «Ты верно поступила, Полли». В следующий раз, когда мы поедем в город, я возьму побольше монет из копилки. Мне показалось, что тот нищий благословил меня взглядом…»

Сэм сглотнул. Он еще раз вдумчиво прочел запись. Дневник. Дневник его мамы. Сэм однажды слышал, как Хоппкинс рассказывал Перкинс о том, что молодая госпожа вела дневник. Еще дневники вели капитаны кораблей, они назывались «бортовой журнал», и там описывалось все, что произошло на судне за день. Его мама тоже была почти капитаном. Сэм тут же решил, что попросит у бабушки тетрадь, чтобы записывать все, что ему понравится или не понравится. Он погладил пожелтевший лист и перевернул страницу.

«Очень страшно. Тот человек очень напугал меня. Он словно вырос из тени кустов и смотрел на меня. Теперь я точно знаю, что это тот самый нищий, которому две недели назад я дала монетку. У него такие же страшные глаза. Когда я давала монетку, он не так смотрел, но глаза были точно такие же. Я побежала к дому, там слуги собирали осколки окна. Кто его разбил, до сих пор никто не знает, но на шум все сбежались, и я спряталась за Хоппкинса. Он спросил: «Что случилось, юная леди?», и я рассказала ему о страшном человеке. Хоппкинс тут же позвал маму, она куда-то звонила, приезжали какие-то люди и еще полицейские. Они обыскивали сад и долго не уезжали. Мама сказала, что они просто ищут мое любимое пальто, но я-то знаю, что они ищут не его, а того человека. Когда два полисмена завтракали на кухне, они рассказали Перкинс, что, скорее всего, именно этот человек убил много маленьких девочек, как я. И они все пели. Перкинс сложила руки на груди и качала головой, а другие слуги охали и удивлялись. Я убежала в комнату и долго там сидела. Мне очень жалко тех девочек…»