Ксения Сергеева - Провожатый

— А вдруг правда то, что они говорят.

— Такие жуткие, их не зря спрятали, ой не зря, сэр.

— Я думаю, что если их выпустить, то вам снова станет тепло. Они просто так просят, чтобы их заметили. Но как же им помочь, если я даже не знаю…

Сэм не договорил. Неожиданная догадка осенила его. Он подскочил и подошел к раме, внимательно, насколько мог, рассмотрел, как картина закреплена.

— Посветите мне, уважаемые светляки!

Светлячки скопились рядом с пальцами Сэма, усиленно ощупывающими заднюю часть картины. Хлоя удивленно и недоуменно косилась на его действия, олененок тоже любопытно приподнял голову.

— Вот, здесь… — Сэм ободряюще кивнул молочнице, — но где бы раздобыть нож?..

— Нож?! Маленький сэр, вы будете защищаться, если они нападут на вас? — Хлоя хлопнула в ладоши. — Знаете, когда нас только принесли сюда, втащили и большую коробку, в ней, как говорили люди, были ножи. Может быть, она всё еще здесь? Вон там, у кривоногого стола!

Светлячки бросились к столу. Покрытая толстым слоем пыли и паутины коробка действительно была наполнена столовыми приборами: разномастные вилки, ложки, ножи даже не были обернуты в бумагу, местами на них виднелась ржавчина, какой-то непонятный белый налет, но острота ножей все еще сохранилась; в этом Сэм убедился, слизнув каплю крови с пальца.

— Вот так, Хлоя, сейчас я вернусь, я помогу тебе…

— Может быть, не надо, сэр? Сэр, вдруг они…

Но Сэм уже не слышал, орудуя столовым ножом. Схватив попавшийся под руку табурет, Сэм взобрался на него, срезая верхний край заскорузлого полотна с рамы. Хлоя взвизгнула и затихла. Сэм запустил руку «за лес», вытаскивая кусок ткани, грубо свернутый, плотный, ледяной, но постепенно нагревающийся, будто оттаивающий.

— Вот и все, — Сэм осторожно, не разворачивая, положил освобожденного пленника на пол, вновь забрался на табурет и, как мог, аккуратно затолкнул отрезанные края картины в раму, — вот и всё, Хлоя, больше вас не потревожат.

Хлоя часто моргала, вновь приложив платок к губам:

— Но что это, маленький сэр?

— Сейчас посмотрим…

Сэм уселся напротив картины и развернул находку. Ему показалось, что он услышал вздох облегчения, легким морозным ветерком прошедший по коже. Светлячки столпились у плеча мальчика, позволяя рассмотреть содержимое узкого конверта. На бумаге, в густом слое клея, переливались синим и алым яркие камни, около двадцати. Их сияние даже в тусклом свете слепило глаза.

— Это, что, сокровища, сэр?

Сэм моргнул и медленно восхищенно выдохнул. Неужели ему удалось найти клад? Тот самый клад старых пиратов, о котором он так мечтал! Он осторожно погладил драгоценные камни. Они не говорили больше, ни о чем не просили, но Сэму показалось, что они успокоились, с каждой минутой становясь только красивее.

— Похоже, кто-то спрятал их за вашим с олененком лесом, Хлоя. А им стало невмоготу терпеть, что они, такие красивые, спрятаны далеко от глаз… Они не хотели вас пугать, они хотели показаться миру.

— Ангелок, вы такой умный, сэр! Это мы, простые, мы можем и в тишине посидеть, нам так даже и спокойнее, а эти… им надо украшать знатных леди, это я вам точно говорю.

Сэм почти не слушал причитаний Хлои, он заворожено глядел, как поблескивают грани, как искрится сердцевина алмазов и трех рубинов, как играют в прятки со светлячками отблески на поверхности камней.

— … Спасибо, сэр, я даже будто чувствую, что уже становится теплее, хочется даже снять накидку, — что Хлоя и проделала, стараясь не потревожить наконец мирно уснувшего олененка. — Вы побудете еще с нами? Хоть немного.

— Извините, но я должен идти. Я с удовольствием приду к вам снова, обещаю, но сейчас у меня еще есть дела, — Сэму очень хотелось остаться рядом со старушкой, попросить её рассказать сказку, может быть, даже уснуть в теплом лесном уголке, но какое-то необъяснимое стремление тянуло его идти дальше. И оно было гораздо сильнее желания задержаться здесь.

— Тогда ступайте, ступайте с богом, — Хлоя опять всхлипнула и напутственно взмахнула белым платочком, — я буду ждать вас. И спасибо. Спасибо вам, юный сэр.

— Не волнуйтесь, Хлоя, теперь вам будет спокойно, — Сэм улыбнулся, бережно свернул конверт, спрятав его во внутренний карман пиджачка, махнул светлячкам, поклонился старой молочнице на прощание и скрылся за углом.

Все чаще Ангел чувствовал, что за ним неотступно следует кто-то. О нет, это был не человек. Человек не мог быть настолько ушлым, мерзким, скорым. Ангел чувствовал к порождению дьявола воинственное отторжение. Нет, он никогда не видел черта, но осязал его присутствие самой кожей. И временами Ангел боялся. Он презирал себя за это чувство, становился на колени и молился до тех пор, пока не падал изможденным в обморок. Только страх не исчезал, он накатывал густой смоляной волной и душил, не давая больше видеть сияющих снов. В кошмарах преследователь носился за ним по кругу римского амфитеатра, а зрители кричали и опускали большой палец. Ангел все чаще сидел дома. Его давно уволили, перебивался случайными заработками в порту, чтобы иметь больше времени на выполнение задачи. Он предпочитал днями не есть, лишь бы не покидать обманчивую защиту комнаты. Он обзавелся сотней крестов, он рвал молитвенники, найденные в церквях, и оклеивал стены строками псалмов. Он знал, что осталась всего одна. Всего одна девочка, которая и станет жемчужиной его хора. Но причаститься ею он не мог. Ангел чувствовал зловонное дыхание демона за дверью.

Прошел почти год, прежде чем дьявол сдался и отступил. Ангел, пошатываясь, вышел на улицу. От недоедания щеки его ввалились, глубокие тени залегли под бледными глазами, а губы стали вовсе не видны. Ангел поплелся к церкви. Он отчаянно верил, что его избранницу еще можно найти там. Люди шарахались от сумасшедшего, кто-то толкнул его, он отшатнулся к стене и понял, что не может сделать ни шага. Ангел сел на тротуар, уткнулся лицом в колени и разрыдался. Неужели Господь не поможет ему теперь? Неужели отвернется от своего воина, вырвавшегося из осады? Неужели он избрал другого для завершения дела?

Что-то звякнуло у ног. Ангел поднял глаза и увидел Полли. Все та же, нисколько не изменившаяся, стоит прямо напротив него. Юное создание протягивало ему монету, еще одна валялась у подошвы его рваного ботинка. Суровая леди рядом с девочкой смотрела чуть выше головы Ангела, но изображала вежливое участие, скорее, к поступку дочери, чем к судьбе бродяги. А Ангел помнил, как впервые увидел ее, он ни за что не забыл бы, ни с чем не перепутал бы это личико: небольшой чуть вздернутый носик, почти прозрачные веснушки, мягкие кудри, полные губки. И голос… Девочка пела так, что у него рвалось из груди сердце. Тогда он нарушил свое правило и вошел в церковь в воскресенье. Концерт, проходящий там, собрал множество народа, но на толкающихся горожан ему было плевать. Он увидел, услышал, почувствовал ее, она взывала к нему, она всей душой тянулась к богу, — и Ангел потерял ее. Тогда карета увезла ее, он потерял след, он носился по городу, он обошел все церкви и школы, он перелезал через ограды пансионов, но нигде не видел того шлейфа, что должен был бы за ней тянуться. И сейчас…