Ксения Сергеева - Провожатый

Священник склонился над Ангелом и впервые нарек этим именем. Он что-то говорил о бедном ребенке, жестокости мира, милости господней, но Ангел уже не слушал, он неотрывно следил за юной девушкой с таким чистым голосом, какого никогда не слышал. Да и было ли где слушать: нищая церковь с хором старушек, подвальные пьяницы и хамоватые проститутки, грубые учителя! Ангел услышал что-то о колыбельной — и небеса открылись пред ним вместе с тихим напевом, который рождало часто бьющееся сердечко помогающей церкви девушки.

Когда кости срослись, а желание жить окрепло, священник вывел Ангела во двор церкви. Работы было очень много, а рук не хватало. Ангел не долго думал перед тем, как предложить свою помощь за краюху хлеба. Священник смотрел на мальчика скорбно и молча, а затем кивнул, оставляя несчастного двенадцатилетнего подростка на своем попечении.

Как бы сложилась жизнь сироты при живых родителях, выросшего в церкви, легко представить, если бы однажды он не задержался, чтобы проследить взглядом за порхающей бабочкой: девочка в строгом платьице взбежала на крыльцо церкви, обернулась, на мгновение задержала взгляд на Ангеле и скрылась за дверью. Как завороженный он прошел за ней следом — и замер. Именно в ту минуту он понял, зачем явился на этот свет. Хор девяти девочек с ангельски серьезными личиками застыл, прежде чем взять первое ля. Над головками светились нимбы солнечного света, пробивающегося через мозаику окна, каждый из них имел свой цвет и запах. Лиловый пах мелиссой, корицей пах золотистый, лавандой — изумрудно-зеленый. Вот как пахнут ангелы. Он вздохнул, понимая, что ангельский запах сотрется с годами, что чудесные голоса огрубеют, непорочные тела родят сыновей и никогда уже не станут приютом для святого духа. Для Ангела не было ничего ужаснее. И именно он сможет спасти каждую из них. Именно он подарит Господу, столь проницательному, хор из девяти таких же ангелоподобных девочек, что сейчас стояли перед ним и пели своими дивными голосами хвалебные гимны.

Ангел возродился, Ангел понял предназначение. Первый его дар Господу был неумелым, грубым, Ангел долго корил себя за то, что был таким уязвимым тогда и мог поставить под удар выполнение всей миссии, но со временем он научился быть осторожным, быстрым, смертельно точным.

Он закончил школу, и священник устроил его в свечную лавку к знакомому, где Ангел мог зарабатывать на жизнь. Вскоре скончался преподобный, завещав Ангелу свою старую трость. С тех пор Ангел никогда с ней не расставался. Ему мерещилось в ней некое воплощение всех его мечтаний. Она была знаком, сродни королевскому скипетру. Она, прислоненная к углу бедной комнаты, видела каждую девочку в последний миг ее жизни. И Ангел вместе с тростью выходил из дому, чтобы найти еще одну хористку, дабы причаститься вина и хлеба от невинного тела, на секунду вспомнив, как пело скользнувшее в объятие Бога дитя.

Полиция разыскивала убийцу. Уже после второго тела, всплывшего у одного из мостов через Темзу, был объявлен розыск. Только вот никто не знал, кого же именно стоит искать. Свидетельства были размыты и скупы. Кто-то видел мужчину в церкви, но он был настолько непримечателен, что никакого портрета создать не удавалось. Кто-то замечал отца с засыпающей дочерью на руках в одной из подворотен Лондона, но в сутолоке и толчее, грязи и пыли следы их затерялись и стерлись. Полиция просила родителей быть бдительными, не оставлять дочерей наедине. Одно время даже был закрыт набор в церковные хоры, в некоторых районах городах они даже распускались, но девочки все равно пропадали. Поговаривали, что сам дьявол помогает преступнику, но Ангел знал, что его ведет не дьявол, о нет, его ведет само провидение.

— И куда же теперь?

Сэм сидел на полу и оглядывался; светлячки, не дожидаясь просьбы, зависли над развилкой тропинки. Мальчик прислушался, прищурился: нет ли какой-то подсказки в захламленных проходах. Оба одинаково изгибались вокруг шкафов и кресел, оба были затянуты паутиной, оба вели в темноту. Сэм вздохнул. Этот чердак уже перестал пугать его своей необъятностью и темнотой. Временами Сэму казалось, что видит он в темноте еще лучше, чем в слабом свете, излучаемом светляками, но, чтобы те не обиделись и не оставили его совсем одного, он предпочел не озвучивать подобные мысли. Да и невежливо бубнить, когда кто-то безвозмездно оказывает тебе помощь. Кто же это говорил? То ли бабушка, то ли отец. Ощущение времени здесь тоже стиралось: Сэм не мог бы с уверенностью сказать, какой нынче день недели или час. Наверное, уже давно вечер. А когда он пришел сюда? Утром? Значит, уже вечер другого дня. А почему его никто не ищет? Почему он не слышит грозного бабушкиного «лорд Чедвиг!», почему она не зовет его… Никто не зовет его.

— Помогите! — Сэм едва не грохнулся на пол от неожиданности. — Помогите же, кто-нибудь!

Кто-то кричал, или ему померещилось от долгого ожидания услышать голос?

— Помогите!

Сэм отбросил раздумья и побежал по направлению к голосу. Он понятия не имел, чем может помочь и сможет ли вообще, но оставлять человека, так кричащего, наедине с его страхом — совсем не в правилах Чедвигов! Откуда это правило всплыло в голове, Сэм решил подумать потом. Он несся сквозь паутину и полумрак так быстро, как только мог, но голос затих, и Сэм уже не знал, туда ли он бежит; стоило ему лишь на секунду остановиться и попытаться перевести дыхание, как вопль повторился. Совсем рядом. От истошного крика по коже пробежали мурашки. Сэм рванулся вперед, обогнул несколько углов и остановился как вкопанный. Тупик. Он огляделся. Тихий всхлип — единственное, на что стал способен изможденный кричащий.

— Вы здесь? Где вы? — Сэм вертелся вокруг, но ничего, кроме затянутых в ткань неизвестных предметов, не видел. Светлячки вновь пришли на помощь, зависнув над большой рамой. Краешек позолоты и вычурной лепки под ней бледной луной виднелся над головой. Сэм потянул за ткань, предусмотрительно отойдя подальше: он все еще помнил свой испуг при виде Мальчика из зеркала.

Светлячки зависли у четырех углов картины. На ней в центре лесной поляны сидела женщина, по виду даже старше, чем леди Чедвиг. Она держала на коленях раненого олененка и горько плакала. Кажется, до появления Сэма она начала успокаиваться, но с его приходом новая волна слез ее захлестнула. Сэм галантно отвел глаза, позволяя старушке успокоиться, вытереть глаза кружевным платочком и придать лицу соответствующее выражение. Он уже как-то перестал удивляться движущимся портретам, героям фотографий или говорящим отражениям. Сэму было очень жаль её и олененка.

— Простите, это вы звали на помощь?