Аннет Схап - Лампёшка

Но мисс Амалия разражается смехом на весь коридор:

— Ах, Эмилия… Не давай морочить себе голову! На свете есть четвертаки и гривенники. И гривеннику негоже пытаться стать четвертаком — его ждёт одно разочарование.

Она отворачивается и идёт к двери.

Лампёшку охватывает бешенство — такое, что всё плывёт перед глазами. Ей хочется догнать учительницу и пнуть её как можно сильнее, но её словно удерживает жёсткое, душное платье. Да и не стоит, пожалуй. Не двигаясь с места, она смотрит вслед высокой фигуре — учительница уже почти у двери, качает головой, поражаясь невоспитанности этой девчонки, — и тут Лампёшке на ум приходит кое-что другое. Намного более важное.

— Постойте! — Она срывается с места и бежит по коридору со всей быстротой, какую позволяет её коричневая смирительная рубашка. — Мой отец! — кричит она. — Как он, где он, вам известно про него что-нибудь?

Теперь ей хочется пнуть саму себя. Про это ведь надо было спросить в первую очередь! Про это и ни про что другое.

Мисс Амалия замирает на придверном коврике и вздыхает.

— Ты правда хочешь знать?

— Да. — Лампёшка переводит дух. — Хочу.

Лампёшка возвращается на кухню, голова её полнится новыми мыслями. Подол платья колет ноги. Кажется, она в жизни ещё ни к чему и ни к кому не испытывала такого отвращения, как к этой учительнице и её подарку. Ей хочется немедля кинуться наверх и выглянуть в окно, и наплевать, что скажет этот мальчишка. Но сперва нужно поговорить с Мартой. Та, конечно, тоже рассердилась.

Марта сидит за грязным столом с чашкой кофе в руках. При виде Лампёшки она поначалу качает головой, но потом прыскает и от души заливается смехом.

— Боже мой, девочка, какое ужасное платье! Ты прямо как монашка. Сними скорей, умоляю!

Она кидает Лампёшке её старое платье.

— Поработаю ещё вечер-другой и сошью тебе новое. Госпоже учительнице оно, разумеется, придётся не по вкусу, ну и пусть её.

Лампёшка с облегчением сбрасывает тёмное тяжёлое платье на пол, натягивает своё старое — грязное, уютное — и поднимает глаза на Марту.

— Я ведь не хотела сбежать по-настоящему, — робко говорит она. — Точнее… э-э-э… не знаю, мне вдруг… Простите меня.

— Ладно, не извиняйся. — Марта ставит перед ней чашку кофе и подливает молока. — Я бы тоже сбежала, если б могла. Но не могу.

— Почему? — спрашивает Лампёшка.

— С Ленни? Куда ж нам идти-то? — Она внимательно смотрит на девочку. — Что, жутко там, наверху? Он… Что он делает?

— Да ничего, — отвечает девочка. — Не так уж всё и плохо.

— Если ты хочешь, чтобы я тоже разок сходила….

— Не нужно. — Лампёшка благодарна Марте, ведь она знает, как сильно та боится идти наверх.

— Кликни Ленни, — говорит Марта. — Он уже полчаса дрожит в кладовой.

Лампёшка открывает дверь, и в кухню с лаем врываются псы, за ними, спотыкаясь и с напуганной физиономией, появляется Ленни.

— Она ушла, не бойся, Ленни. Иди к нам.

Парень осторожно садится за стол и берёт свои ножницы.

— Схожу наверх, — говорит Лампёшка после ужина.

— Так поздно? — удивляется Марта.

— Да. Я ненадолго.

Она с топотом взбегает по лестнице, торопливо стучит в дверь. Не дождавшись ответа, входит в комнату, кидается к окну, прячется за штору и смотрит.

Спускаются сумерки, из моря медленно выползает тьма. «Зев ночи» — называла это когда-то мама. Вдруг вдали вспыхивает огонёк. Свет разгорается всё ярче и начинает медленно вращаться. Он там, знает теперь Лампёшка, под замком. Наверное, полуголодный и совсем без выпивки. Скорее всего, проклинает всех подряд и её в первую очередь, но этот свет — её отец, вот он. Это он его зажигает.

— Что ты там делаешь? — доносится из-под кровати. Голос мальчика сердитый и сонный, будто его разбудили. — Я же запретил тебе смотреть в то окно. А тебе хоть бы хны. И где ты сегодня пропадала? Я даже не купался, ты что, не знаешь, что со мной будет, если я не…

— Завтра, завтра, — отзывается Лампёшка, не выходя из-за шторы. — Завтра утром, первым делом. Обещаю.

— Но нужно каждый день…

— И знаешь что, Рыб?

— Эдвард.

— Знаешь, что ты будешь делать потом?

— Что?

Лампёшка спрыгивает с подоконника. Вот он, на полу, тощее бледное создание с чересчур большой головой, торчащей из-под кровати. Она вдруг расплывается в улыбке.

— Что? — сердито повторяет он.

— Потом ты будешь учить меня читать. — Она кивает, потому что её разом покидают сомнения. — Читать и писать.

Каждую ночь Август видит во сне её лицо.

Видит так отчётливо, что, кажется, мог бы дотронуться до него. Чёлка, спадающая на глаза. Нежная щека. Волоски на ней, мягкие, как пушок.

И тут он бьёт по этой щеке тростью, и сон лопается как мыльный пузырь.

Август просыпается, задыхаясь от раскаяния. Каждое утро, снова и снова. Он жмурится от яркого света и слышит, как в голове одна за другой со свистом проносятся мысли: о том, чего ни в коем случае не следовало делать, как бы он поступил теперь и поступал бы всегда, если бы представилась возможность. И что такой возможности не представится. И что он сам виноват.

Утопить мысли в стакане не выйдет: выпить нечего, а дверь заперта.

Всё, что можно было разбить, уже разбито.

Всё, чем можно было себя попрекнуть, уже сто раз сказано. Слабак. Конченый человек. Ничтожество.

Никудышный из него вышел муж, моряк, отец. Никудышный смотритель маяка.

Правда, последнее ещё можно исправить. Хоть чуток загладить свою вину. Не ради себя, о себе он и не помышляет. Ради Лампёшки.

Вот Август и затаскивает себя наверх, на одной ноге и одном обрубке, каждый вечер, ступенька за ступенькой. Уходит на это полчаса. Порой и больше. В темноте он зажигает фитиль и смотрит, как луч скользит по чёрной воде.

Вжих — есть, вжих — нету. То появляется, то исчезает, словно и не было.

Вжих — есть, вжих — нету. Вжих — свет, вжих — тьма. Была у тебя жена — вжих — и дочь — вжих, была служба, была нога. Была и сплыла. Словно и не было.

Когда наступает утро, он тушит огонь и продолжает глазеть на море, на скалу. Проклятая скала!

Обычно он так и остаётся наверху на весь день. Смотрит, как солнце плывёт по небу, как тень башни сперва укорачивается, а потом удлиняется. А потом приходит время вновь зажигать маяк.

По вечерам соседка приносит ему поесть. В железной кастрюльке, которую не разбить. Он пробовал.

Соседке приходится нести кастрюльку по скользкой тропе перешейка, поэтому Август всегда вежливо её благодарит.