Ульф Нильсон - Дело для Жаби

— …тряпочка, с которой я любила играть. Она пахнет мной! Моя любимая тряпочка.

Жаби прижала тряпочку к носу, потёрлась об неё усиками и зажмурилась.

Когда-то это был её дом.

Сейчас крыша сломана, и любой прохожий мог заглянуть в их разорённую спальню.

Раньше здесь было так красиво. О, теперь Жаби вспомнила всё. Всё, что стёрлось из памяти после страшного происшествия, теперь вернулось.

У корней дерева был маленький, надёжно спрятанный лаз. Юркнув вниз, ты оказывался в коридоре. Впереди, чуть левее, находилась уборная.

Ещё чуть дальше, справа, — кладовка, полная орехов и маленьких вкусных шишек.

Посередине располагалась большая спальная комната, где обитали мама и все её дети. Кровати стояли в ряд.

Как же им уютно жилось. Дети спали по двое. Они ложились валетом и перед сном всегда немного пихались задними лапками и болтали. По утрам каждый норовил натянуть одеяло на себя.

Моя непослушная сестра! — подумала Жаби, и слеза скатилась по её щеке. Обычно они так и говорили: сестра или брат, потому что у маленьких мышат не бывает имён.

Утром они садились на край кровати и мама раздавала всем по ореху. Пока дети ели, она пела какую-нибудь известную мышиную песню: Мышка бежит по глубокому снегу или Семь кексов в норке про запас .

Иногда после завтрака они отправлялись на прогулку. Всё это было до того, как на острове появился лис…

Как-то раз мышата повстречали своего папу и вежливо с ним поздоровались. Но у него было очень много дел, и он, кажется, собирался куда-то уезжать. Да, таков мышиный мир.

После прогулки они всегда возвращались в норку. Если маме надо было задержаться в лесу, чтобы

набрать орехов, дети прыгали на кроватях. Придя домой, мама ласково их отчитывала:

— Сколько раз повторять, так можно ушибиться. Давайте-ка лучше потанцуем!

И они пели Возьмём друг друга за хвосты и встанем в хоровод.

Иногда мама рассказывала им сказки, например про то, как маленькая-маленькая мышка перехитрила злую кошку. Дети не могли усидеть на месте — такая увлекательная была история. Они с нетерпением ждали конца, когда кошка упадёт в воду, а мышка побежит домой с сыром. Все смеялись и хлопали в ладоши.

Какое чудесное у Жаби было детство! О, как же она любила свою маму.

Жаби заплакала, глядя на разорённый дом.

Гордон был возмущён.

— А представь, лис бы схватил тебя. И мы бы с тобой никогда не встретились! И ты бы никогда не стала умнейшим комиссаром…

Гордон прокашлялся и как бы начал речь:

— Когда умирает детёныш, умирает не просто милый и пушистый малыш. Мир внезапно лишается будущего начальника полиции. Погибает не только малыш, но и всё то, чем он мог бы стать. Страшно и грустно вдвойне, когда умирает детёныш.

Гордон разошёлся не на шутку и, набрав воздуха, продолжил:

— В каждом детёныше живёт целый мир. И он должен жить дальше. Иначе погибнет певец, специалист по запахам и ловкий штамповщик бумаг — а кроме того, милый друг и поедатель кексов. Погибнут все дети и внуки этого детёныша. Тысячи мышей никогда не увидят свет! Трагедия!

Суне пихнул Гордона в бок.

— Но она же не умерла, — напомнил он.

Гордон снова прокашлялся:

— Нет. Но я так злюсь, когда думаю о том, сколько бед может натворить лис… Будь у нас печать, мы хотя бы ка-данкнули!

Потом до него дошло, что в некотором смысле это он, Гордон, во всём виноват. Ведь он выгнал лиса из своего полицейского округа.

Хмм, вот что важно: мало просто прогнать опасного преступника. Тогда он будет опасен для других.

Гордон подошёл к Жаби, обнял её и со слезами в голосе произнёс:

— Мне очень жаль,

что твоя мама пропала. Какое горе…

— Подожди-ка, — сказал Суне.

— Давайте немного подумаем, — предложила Гертруда. — Ты же говорил, что полицейские должны думать.

Они сели в круг. Гордон ещё не совсем оправился. Жаби нюхала свою тряпочку.

— Сколько здесь было кроватей? — спросила Гертруда.

— Восемь, — сказала Жаби. — Мы спали по двое. И ещё мамина, конечно…

— Сейчас здесь только одна, — заметил Суне. — Твоя, сломанная, — которая развалилась, когда лис

ворвался в нору. Кто-то мог прийти сюда позже и унести остальные кровати? Если да, то кто?

Полицейские задумались.

— Мама и остальные дети! — улыбнувшись, сказал Гордон.

— Или другие мыши, — печально сказала Жаби.

Гертруда покачала головой:

— Сколько у вас было тряпочек?

— У каждого малыша по одной…

— А сейчас тут только одна!

Жаби развернула свою тряпочку и посмотрела на неё.

— Моя, — сказала она. — То есть ты хочешь сказать, что братья и сёстры забрали свои тряпочки? А моя осталась. И они решили, что это меня съели.

Суне кивнул.

Гордон немного воспрял.

— М-да, — сказал он, — звучит неплохо, но это всего лишь догадки. Они вселяют надежду, но мы должны искать дальше. Что будем делать?

Жаби свернула свою тряпочку и отложила в сторону.

— Сперва надо всё обнюхать, — объяснила она. — Надо убедиться, что здесь не живут другие мыши. А после этого я скажу, что делать.

Полицейские вылезли из норы, и Жаби с Гертрудой принялись обнюхивать местность. Мышами пахло не

очень сильно. Но ведь ночью лил дождь. Так что это ещё ничего не значило.

— Ни следов, ни улик, — сказал Гордон. — Зато — отличная догадка маленьких полицейских, которая дарит нам надежду. Что делать теперь, Жаби?

— Наденьте ваши красивые фуражки, — сказала Жаби.

Шапочки Гертруды и Суне немного раскисли от дождя. Но у Гертруды в рюкзаке было несколько запасных.

Жаби осмотрела стоявших перед ней полицейских.

— Не думаю, что он посмеет напасть на полицейских, — сказала она. — Поэтому важно не снимать фуражки. Сейчас мы разнюхаем, где он прячется. И допросим его.

— Кого? — спросила Гертруда.

— Лиса, — сказала Жаби.