Народные сказки - Тысяча и одна ночь. Сказки Шахерезады. Самая полная версия

Царь встал и, взяв с собою визиря, пошел в башню, где сидел Камараль-Земан; и когда они пришли к нему, то, увидав отца, он поспешно вскочил и поцеловал руку его, отступил на шаг и, наклонив голову и заложив назад руки, остановился перед ним. Постояв таким образом, он поднял голову и, глядя на отца со слезами на глазах, сказал следующие стихи:

Царь обнял своего сына Камараль-Земана, поцеловал его между глаз и посадил подле себя на кушетку. Затем, гневно посмотрев на визиря, он сказал ему:

– Ах ты, собака-визирь, зачем это ты говоришь о моем сыне подобные вещи и только пугаешь меня? О сын мой, – продолжал он, обращаясь к царевичу, – скажи нам, какой у нас сегодня день?

– Сегодня, отец мой, – отвечал царевич, – суббота, а завтра будет воскресенье, а послезавтра понедельник, а потом вторник, среда, четверг и затем пятница.

– О сын мой, – сказал ему царь, – молю Бога о твоем здоровье. А как называется по-арабски месяц, что идет теперь?

– Он называется, – отвечал царевич, – Зуль-Кедехом, а за ним пойдет Зуль-Геех и Магарам и так далее.

Царь остался доволен этим ответом и плюнул в лицо визирю, сказав ему:

– Ах ты, злобный старик, как же ты говорил, что сын мой Камараль-Земан сошел с ума, тогда как сошел с ума, должно быть, ты?

Визирь покачал головой и хотел заговорить, но подумал, что ему лучше подождать немного и посмотреть, что будет.

– О сын мой, – сказал тогда царь, – что же ты говорил евнуху и визирю о том, что ты спал с красивой девушкой в прошедшую ночь? И что это за девица, о которой ты упоминал?

Камараль-Земан засмеялся и отвечал ему:

– О отец мой, право, мне не до шуток; и потому не говори более, потому что я и без того раздражен тем, что ты со мной сделал. Знай, отец, что я согласен жениться, но только на том условии, что ты женишь меня на той девушке, что спала сегодня со мною, так как я убежден, что послал ее ко мне ты и заставил меня влюбиться в нее, и что утром ты послал за нею и взял ее от меня.

– Да сохранит тебя Аллах, о сын мой! – вскричал царь. – И да образумит он тебя! Что это за девушка, которую я, по твоему мнению, послал к тебе и к утру взял от тебя? Клянусь Аллахом, о сын мой, я не знаю об этом деле. Умоляю тебя, расскажи мне, что это такое? Не видел ли ты все это во сне после сытого ужина? Тем более что сегодня ты уснул после тревожно проведенного дня. Будь проклят и тот, кто посоветовал мне женить тебя! Я уверен, что все эти неприятности так расстроили тебя, что тебе во сне и приснилась красивая девица! Поверь, сын мой, что ты видел ее во сне.

– Не говори этого, – сказал ему Камараль-Земан, – а поклянись мне Аллахом, что ты ничего не знаешь об этой девушке и не знаешь, где она живет!

– Клянусь Аллахом, – отвечал царь, – что я ничего не знаю о той, о которой ты говоришь, и думаю, что ты видел ее во сне.

– Я предложу тебе вот какой вопрос, – сказал тогда царевич, – чтобы доказать тебе, что я видел все не во сне, а наяву. Скажи, пожалуйста, что ты ответишь человеку, который видел во сне, будто он воюет, а проснувшись, находит у себя в руках окровавленный меч?

– Позволь, сын мой, – отвечал отец, – ведь подобная вещь не может случиться.

– Ну, так теперь, – продолжал Камараль-Земан, – я расскажу тебе то, что случилось со мной. Около полуночи я пробудился ото сна и увидал, что подле меня спит девушка, очень похожая на меня. Я обнял ее и старался разбудить, а затем, сняв с ее руки кольцо, надел себе, а она потом сняла с моего пальца другое кольцо и надела себе. Я с боязнью смотрел на нее, думая, что ты прислал ее ко мне и, где-нибудь спрятавшись, наблюдаешь за мною. Я побоялся поцеловать ее в уста, воображая, что ты хотел соблазнить меня ею и заставить жениться. С рассветом я совсем проснулся и не нашел девушки подле себя, и все, что случилось между мною и евнухом и визирем, произошло вследствие этого. Чем же ты объяснишь факт появления кольца? Не будь этого кольца, я сам подумал бы, что видел все во сне, но кольцо вот тут у меня на мизинце. Посмотри, как оно хорошо.

Камараль-Земан подал кольцо отцу, который, повернув его, взглянул потом на сына и сказал:

– Поистине объяснить все можно только этим кольцом, и то, что случилось ночью с тобой и с этой девицей, дело весьма таинственное. Я не знаю, каким образом могла пройти к тебе эта особа, и во всем обвиняю визиря. Аллахом умоляю тебя, сын мой, потерпеть: вероятно, Господь избавит тебя от этого горя и пошлет тебе утешение, как говорит поэт:

Теперь я убедился, что ты не сумасшедший, но только один Господь может разъяснить это дело.

– Аллахом умоляю тебя, отец мой, – отвечал Камараль-Земан, – отыщи эту девушку, или я умру от горя.

Он с восторгом продекламировал следующие стихи:

– У меня недостает терпения ждать даже одного часа, – прибавил он.

– Сила и власть только в руках Аллаха! – всплеснув руками, вскричал царь. – В этом деле хитростью ничего не сделаешь!

Взяв за руку сына, он повел его во дворец, где Камараль-Земан слег в постель, а отец сел в изголовьях и, оплакивая сына, не отходил от него ни днем, ни ночью.

Наконец, визирь сказал царю:

– О царь веков, долго ли ты будешь сидеть взаперти и скрываться от войск с твоим сыном Камараль-Земаном? В отсутствие государя могут начаться беспорядки. Я советую тебе перевести своего сына в павильон, что стоит на морском берегу, и проводить время с сыном там, посвящая два дня в неделю управлению делами государства. В эти два дня к тебе могут являться со своими делами и сановники, и воины, и все, кому надо, а остальные дни в неделе ты можешь проводить с сыном, пока Господь не пошлет ему исцеление.

Царь, выслушав визиря, одобрил его слова и, боясь, чтобы в народе действительно не начались беспорядки, он тотчас же встал и отдал приказ перенести сына в павильон на морской берег. Окна из этого павильона выходили на море, пол были сделан из разноцветного мрамора, a стены из самых чудных цветов были украшены золотом и ультрамарином. Для Камараль-Земана положили ковры, увешали стены парчой и повесили занавеси, вышитые драгоценными каменьями. Камараль-Земан до такой степени страдал от любви, что побледнел, похудел и ослаб. Отец его сидел около него и постоянно горевал, а два дня в неделю к нему в этот павильон могли приходить и царедворцы, и воины, и все, кто имел до него надобность. В эти дни к нему являлся весь двор и обделывал все дела, а вечером он уже возвращался к больному сыну.