Мэри Нортон - Добывайки на новом месте

– Смотри, как я могу, – заявил Тиммис, вскарабкался по первой верёвке, повисел на ней немного, а потом соскользнул вниз и, приземлившись на «хвосте», скинул башмаки.

Когда они упали на пол, Арриэтта узнала ту самую пару, которую её отец – много лет назад – сшил для старшего брата Тиммиса, и перевела взгляд на свои башмаки, которые совсем износились, потому что до неё их носила Хомили. Арриэтта надеялась, что теперь, когда они по-настоящему устроились на новом месте, отец, будучи отличным сапожником, опять примется шить обувь на продажу. Ему всего и нужно-то – раздобыть старую кожаную перчатку, а в церквях наверняка такие часто оставляют.

– Ну пожалуйста, посмотри на меня! – взмолился Тиммис, стоя на узле и вцепившись руками в верёвку над головой.

Что это он собирается делать? Тиммис полез вверх, всё выше и выше, его руки и ноги действовали чётко и слаженно. Если он мог бегать как мышь, то и карабкался по верёвке ничуть не хуже. Он был даже быстрее мыши и скорее напоминал паука, что плетёт паутину. Вот только верёвка от колокола своим грубым плетением совсем не была похожа на паутину.

Арриэтта изумлённо наблюдала, как Тиммис добрался до потолка и, даже не взглянув вниз, скрылся в круглом отверстии. Арриэтта словно приросла к месту: сколько же времени ему пришлось тренироваться! А она-то считала, что умеет лазать…

Наконец в круглом отверстии появилось маленькое личико, и Тиммис крикнул:

– Видела? Чтобы подняться на колокольню, добывайкам не нужна лестница!

Вниз он спускался медленнее: может, устал после подъёма, – но с верёвки не слез, удобно оседлав узел.

– Так можно добраться прямо до колоколов. А ещё там есть место, откуда попадаешь прямиком на крышу. Раньше у них было шесть звонарей, а теперь остался всего один. Шестеро звонят только на Пасху и ещё в какое-то Рождество.

– Ну и сказал: «какое-то»! – воскликнула Арриэтта. – О Рождестве я знаю всё! Моя мама то и дело вспоминает, как пировали человеки. В пору её юности в доме было намного больше добываек, и именно в рождественские дни они с отцом и познакомились. Какие пиры устраивали человеки! Там было какое-то вкуснющее лакомство – называется «мороженое», – а ещё засахаренные фрукты, сливовый пудинг, пироги с индейкой и с дичью… А какое вино человеки оставляли в бокалах! Мой отец обычно добывал его с помощью помпы от авторучки, дождавшись в складках скатерти, когда все человеки разойдутся. Именно тогда мама начала понимать, каким замечательным добывайкой он со временем может стать. Он принёс ей маленькое колечко, которое человеки зачем-то спрятали в печенье, и мама носила его как корону…

Арриэтта умолкла, вспомнив про то кольцо. Интересно, где оно теперь? Она и сама его частенько надевала…

– И что было дальше? – поторопил её Тиммис в надежде, что история окажется такой же интересной, как те сказки, которые она обычно ему рассказывала.

– Это всё… – со вздохом сказала Арриэтта.

Тиммис, явно разочарованный, помолчав немного, спросил:

– Ну и как вам на новом месте?

– Хорошо. Приходи в гости, и сам всё увидишь…

– Меня не отпускают одного.

– Я могу зайти за тобой…

– Правда? А сказку тоже можешь рассказать?

– Думаю, да.

Тиммис поднялся, ухватившись обеими руками за верёвку, и предложил:

– Теперь, если хочешь, мы можем забраться на крестную перегородку.

Арриэтта замялась, наконец сказала:

– Я не умею лазать так хорошо, как ты… во всяком случае пока.

– Это вовсе не трудно. Зато по этой перегородке попасть куда угодно можно. Я залезаю наверх и оттуда смотрю на человеков…

– На каких человеков?

– На тех самых, которые приходят в церковь. Они меня увидеть не могут – если, конечно, сидеть тихо – и принимают за фрагмент резьбы. Вот почему я крашу лицо в коричневый цвет…

– Чем это? – заинтересовалась Арриэтта.

– Соком грецкого ореха. – Тиммис слегка раскачал верёвку. – Ты не могла бы меня немного подтолкнуть?

С какой скоростью он перескакивает с одной темы на другую!

– Как подтолкнуть? – спросила Арриэтта, немного растерявшись.

– Толкни меня, просто толкни…

Тиммис крепко обхватил руками и ногами верёвку над узлом, и Арриэтта легонько его подтолкнула. Эта верёвка висела чуть ниже, чем пять других: может, из-за того, что ею постоянно пользовались? – да и ватное утолщение выглядело по сравнению с остальными истёртым и замызганным. Кто-то догадался его обвязать с помощью лески кусочком старого ковра. Арриэтта решила, что именно этот колокол звонит по воскресеньям.

– Сильнее! – крикнул Тиммис. – Толкай сильнее!

Арриэтта поднатужилась и, как могла сильно, толкнула его. Тиммис, откинувшись назад от верёвки, принялся раскачиваться, то чуть приседая, то выпрямляясь. Верёвка от колокола двигалась с увеличивающейся амплитудой, поднимаясь всё выше и выше. Один раз Тиммис даже коснулся занавесей, когда те немного раздвинулись. Арриэтта, испугавшись, что он может удариться о стену, крикнула:

– Осторожнее!

Верёвка была такой длинной, что могла отлететь на любое расстояние. Тиммис только рассмеялся, гибкий и бесстрашный, ловким движением тела пустил верёвку по кругу, коснувшись других верёвок, и те закачались, задрожали. Вмиг вся звонница задвигалась, ожила. А вдруг кто-нибудь сейчас войдёт? А что, если колокола начнут звонить? Арриэтта внезапно поняла, что всё это было сделано специально для неё, и, испытав чувство вины, взмолилась, чуть не плача:

– Прекрати, Тиммис, пожалуйста!

Она инстинктивно протянула к нему руки, словно хотела поймать – бесполезный жест при такой скорости, – но едва успела отскочить назад, когда верёвка пролетела мимо и исчезла между занавесями. Тут же где-то что-то упало, и раздался скрежет. Неужели Тиммис ударился о скамью?

– Только бы с ним ничего не случилось! – воскликнула Арриэтта и бросилась к занавесям.

Тиммис, живой и здоровый, стоял на скамье среди разлетевшихся брошюр и по-прежнему держал в руке верёвку. Похоже, только сейчас это осознав, он её отпустил, но Арриэтта была в таком отчаянии, что даже не заметила, как верёвка мягко пролетела мимо неё через приоткрывшиеся занавеси и вернулась на своё обычное место, извиваясь и подрагивая словно живая.

Несколько брошюр валялись на полу, ящик для сбора пожертвований оказался сдвинут в сторону, да и сама скамья – тоже, но, как с облегчением отметила Арриэтта, скамью Тиммис оттолкнул не слишком далеко, поэтому лишь воскликнула, хотя и укоризненно:

– Ох, Тиммис!

– Прости, я не хотел тебя напугать…

Он направился к краю скамьи, снова собирался слезть, но ему было бы слишком высоко, поэтому Арриэтта приказала: