Мэри Нортон - Добывайки на новом месте

– Ну, скоро всё узнаем, – ответил Под.

Для визита они выбрали ясное безоблачное утро. Отправились втроём: Под, Хомили и Арриэтта. Пигрин отказался составить им компанию, а Спиллера, как всегда, не было. В гости не ходят с пустыми руками, поэтому Хомили сложила немного гостинцев в мешок для добывания. У всех троих было прекрасное настроение: после стольких дней напряжённых трудов наконец-то можно было передохнуть.

Как же это было странно – идти от дома священника по незнакомой тропинке: в буковой изгороди появились птичьи гнёзда, гравий на дорожке порос мягким мхом.

Спиллер был по обыкновению немногословен, когда описывал, как можно дойти до церкви: «Как увидите водосточную трубу ризницы – значит, пришли».

Едва они проскользнули сквозь частокол калитки, что вела на церковный двор, Арриэтта заметила крошечную фигурку, которая двигалась им навстречу по краю тропинки.

– Тиммис!

Да, это действительно был он, сильно похудевший, немного подросший, с очень тёмным почему-то лицом.

Арриэтта едва не бросилась к нему навстречу, собираясь обнять, но вовремя опомнилась: Тиммис замер как вкопанный, уставившись на неё, словно не мог поверить своим глазам.

– О, Тиммис, мой Тиммис… – прошептала Арриэтта и приобняла было его за плечи, но он сразу же увернулся, словно ему понадобилось что-то поднять с земли. Она нагнулась вместе с ним, не убирая руки с его плеч, и он пробормотал:

– Мне показалось, кузнечик…

Арриэтта услышала, что голос его срывается, и спросила встревоженно:

– Ох, Тиммис, ты плачешь… Почему ты плачешь?

– Нет-нет, я не плачу, – всхлипнул мальчик. – Конечно же, нет…

Он неожиданно повернулся к ней лицом, и Арриэтта увидела его светящиеся счастьем глаза, хотя по щекам катились слёзы.

– Я думал, что больше всегда тебя не увижу.

– Никогда… – машинально, по привычке поправила Арриэтта, как делала это всегда.

– Я шёл тебя искать, – признался Тиммис. – Всё время тебя искал.

– И ты бы дошёл до самого дома священника? Ох, Тиммис, в таком огромном доме тебе никогда бы нас не найти: мы очень хорошо спрятались. – Вытереть малышу слёзы было нечем, и Арриэтта осторожно смахнула их пальцем. – И тебя могли поймать!

– Здравствуй, Тиммис! И что, скажите на милость, вы тут делаете, согнувшись в три погибели? – раздался голос Хомили.

Когда Арриэтта и Тиммис выпрямились, она воскликнула:

– Как же ты вырос! Дай-ка я тебя поцелую! Откуда ты узнал, что мы придём?

– Он не знал, – объяснила Арриэтта. – Тиммис шёл в дом священника, чтобы найти нас.

Хомили вмиг посерьёзнела и строго сказала:

– Больше никогда так не делай: ты не должен ходить один – мало ли кто тебе встретится по дороге. Это могут быть и человеки! Мать-то дома?

– Да, – ответил мальчик, – и отец тоже.

Томмис повёл их к водосточной трубе, которая выходила из отверстия в каменной стене. Рядом с трубой имелось достаточно большое отверстие, так что мог свободно пройти любой добывайка. Тиммис пробрался первым, вёрткий словно угорь, за ним и остальные, хоть и не так ловко.

Оказавшись внутри, под каменной мойкой рядом со ржавым газовым кольцом, они остановились и огляделись по сторонам. Это была просторная комната, хранившая едва уловимый запах старых сутан. В центре стоял квадратный стол, покрытый красной плюшевой тканью, а вокруг него – несколько стульев, таких, какие обычно ставят в кухне. Прямо напротив них располагался встроенный в стену массивный дубовый шкаф с полками, очень большую замочную скважину которого украшали стальные гвозди. Слева от шкафа стояло что-то похожее на коробку: как выяснилось позже, старая фисгармония, – и на этом предмете почти до самого потолка высилась стопка сборников гимнов. Справа расположилась высокая конторка с открытым гроссбухом, чернильницей и тем, что Под принял за набор ручек. Всю стену рядом с конторкой занимали крючки, на которых висели сутаны и саккосы [4] Саккос – богослужебное облачение. . Ризницу от самой церкви отделяли занавеси из выгоревшего тёмно-красного плюша на деревянных кольцах. Дальний угол занимала уродливая чугунная печка, которую обычно называли «черепаха», с трубой, уходившей в потолок.

У Курантов было достаточно времени всё это рассмотреть, потому что Тиммис убежал предупредить родителей, что к ним гости. Когда он исчез в тёмном прямоугольном отверстии где-то в основании фисгармонии, Хомили пробормотала:

– Так вот где они живут… Интересно, как там внутри…

– Просторно, – сказал Под.

Спустя несколько мгновений появилась Люпи, вытирая руки о фартук. Такого, отметила про себя Хомили, сестра никогда бы себе не позволила в былые дни: тогда она наряжалась и прихорашивалась к приходу гостей. Люпи довольно сдержанно поцеловала Хомили, потом Пода и произнесла с мягкой улыбкой, совершенно ей несвойственной:

– Добро пожаловать, добро пожаловать в дом Господень…

Странное приветствие, подумала Хомили, обратив внимание на то, что сестра очень похудела и стала намного спокойнее.

– Заходите, заходите, – пригласила Люпи. – Хендрири и Тиммис зажигают свечи. Мы так долго вас ждали.

Тут в дыре появился и сам глава семейства с Тиммисом, коричневое личико которого всё ещё сияло от радости. Снова приветствия, вежливые комплименты, затем гостей проводили в дом. Арриэтта, как объявила тётя Люпи, стала настоящей юной леди, а Хомили очень похорошела.

Всё далеко не маленькое помещение заливал свет от множества свечных огарков, расставленных в ёмкости всех видов и форм. Они его и согревали, а не только освещали. И Хомили, глядя на знакомые предметы мебели, подумала, что сейчас, в этой просторной комнате, они выглядят гораздо элегантнее. Вот, например, кресло из табакерки, которое когда-то принадлежало им, она вообще узнала с трудом. Сколько времени ей потребовалось, вспомнила Хомили, чтобы сделать для него подкладку и обивку, зато теперь им можно гордиться.

Хомили выложила принесённые с собой гостинцы на один из столов и, пока Люпи суетилась вокруг них, села на стул с прямой, как палка, спиной. Сестра тем временем аккуратно налила в распиленные ореховые скорлупки вина и сказала:

– Можете пить с чистой совестью: его ещё не освятили…

Хомили её слова удивили, но всё же глоток она отпила.

– Или вы, может, предпочитаете моё домашнее, из крыжовника? – предложила Люпи.

– Нет-нет, – заверил её Под, пригубив вина. – Я никогда особенно не любил крыжовенное вино: слишком уж густое да крепкое…

– А вот Хендрири очень к нему неравнодушен…

– Главное – знать меру, – сказал Под, следуя за Хендрири, который стал показывать ему дом.

– Вот здесь, – указал он на дыру-вход, – были когда-то педали. Вон там, – устремил он взгляд вверх, – были мехи, но потом, когда выносили сломанную фисгармонию из церкви, освобождая место для органа, их сняли, зато трубы остались. Люпи развешивает на них одежду для просушки…