Элинор Фарджон - Седьмая принцесса

— С добрым утром!

— Вы справляли день рождения прямо на Карнавале?

— Да, и притом самый счастливый в жизни! — воскликнула Розаура. — Хоть бы он никогда не кончался! Но теперь я скоро состарюсь, ведь мне уже целых двадцать лет.

— А работать вы пробовали?

— Я на этой работе сперва с ног сбилась, потом перепугалась до смерти, потом чуть от головной боли не умерла. Даже танцевать расхотела!

— Значит, вы переработали, — сказал Разносчик. — А нынче как вы себя чувствуете? Вы ведь танцевали ночь напролёт.

— Я свежа, как утренний цветок!

— Значит, такая работа вам и нужна, — сказал старик.

Розаура была счастлива:

— Флориндо, слышишь! Оказывается, танцы — это тоже работа.

— А то как же, — подтвердил Разносчик. — Посложнее других. Только и гляди, чтоб ноги не перетрудить, от усталости не свалиться.

— Я никогда не устану! — воскликнула Розаура. — Флориндо, ты, сам того не зная, нашёл для меня самую лучшую работу. Я мечтаю танцевать с тобой всегда, без устали и остаться молодой навечно.

— Пожалуй, это можно устроить, — промолвил Разносчик. — Дайте-ка деревянную корову, что я принёс поутру. И чашку захватите.

Розаура всё быстро принесла, и Разносчик подоил корову в чашку. Молоко текло, словно сыпались деревянные опилки. Наконец чашка полна до краев.

— Сейчас, милая, исполнится ваше желание. Кто сделает хоть один глоток — останется таким, каков он есть, на веки вечные. Так что прежде подумайте хорошенько, все подумайте!

— Я уже подумала! — перебила его Розаура. — Кто же откажется остаться навеки молодым, красивым и счастливым? Кто откажется от шёлкового платья, от туфель на высоких каблучках, от танцев до утра?!

И она глотнула деревянного молока. Флориндо воскликнул:

— Дай и мне, Розаура! Я тоже хочу остаться молодым и красивым, хочу танцевать с тобой без устали.

Он сделал глоток. Тогда Панталоне закричал:

— И мне дайте! Я хочу быть всегда богатым и танцевать на Карнавале!

— И мне, — закричал Доктор. — Хочу вечно постигать науки и танцевать на Карнавале!

— И мне дайте! — прогремел Бригелла. — Я навеки останусь сильным и отважным и буду танцевать на Карнавале!

— И мне! И мне! И мне! — разом закричали Король и Арлекин, Королева и Коломбина, всем захотелось вечно танцевать на Карнавале. И каждый отведал молока деревянной коровы… Пока они пили, старик Разносчик тихонько посмеивался, а когда в чашке показалось дно, он воскликнул:

— Танцуйте, милая барышня! Танцуйте со мной! Танцуйте все — без устали — да будет вечный Карнавал!

Он схватил Розауру за руки и пустился с нею в пляс по улицам Сиены, а следом — весь Карнавал. Они танцевали и становились всё меньше и меньше, их руки и ноги деревенели, в коленках и локтях появились проволочки… И когда Разносчик наконец остановился, все повалились в кучу, а Розаура, точно кукла, безвольно повисла в его руках. Да она и была теперь куклой!

Разносчик подержал её на весу, зажав между указательным и большим пальцами:

— Так-то, милая барышня. Исполнилось ваше желание. И сто лет вам стукнет, а всё будете молодой. Танцуй день и ночь, Розаура, никогда не устанешь.

С этими словами он сгрёб всех кукол — старика Панталоне, темнокожего Бригеллу, очкастого Доктора, прекрасного Флориндо, очаровательную Розауру и всех остальных, — сгрёб, положил на тележку и укатил прочь.

Когда Тому Коблу из Югопута стукнуло семь лет, его украли феи. Вернее сказать, он сам укрался, поскольку отдался им в руки по доброй воле.

А приключилось это оттого, что разобиделся Том Кобл на весь белый свет. Жил он с дедом-лесником, который охранял герцогские угодья. Огромный парк простирался вширь по полям и вверх по холмам, а вокруг бежала стена длиною двадцать миль. Там и сям стояли избушки лесников: одни — возле проезжих дорог и узких тропинок, другие — в лесной чаще на тенистых опушках. Тому Коблу посчастливилось: дедова избушка стояла около речки. Вечерами к берегу стягивались рыболовы. Расставят фонари и позеленевшие от влаги корзины, пошуршат в камышах и затаятся. Фонари светят ярко, приманивают рыбу. Едва заслышит Том дедушкин храп — вылезет в окошко и бегом на бережок, с рыболовами разговаривать. Да вот беда — молчат они, точно воды в рот набрали. А у Тома язык так и чешется: порасспросить да порассказать.

— И что вы тут, впотьмах, ловите? — рассуждал Том Кобл. — Нету тут по ночам рыбы, вон она — в небе гуляет. А червяков и мошек зачем на крючок цепляете? Ух, не люблю я мошек, страсть как не люблю. Лучше б на петрушку-сельдерюшку ловили. Ну а в камышах почему попрятались? Знаете историю? Жил да был один ловорыб, сидел вот так же в тростнике да и пустил корни. Так на том месте и остался, пророс. Я ему еду носил. Бывало заколет дедуля свинью — я требухи на берег тащу. Раз пришёл, глядь — нет ловорыба, тростник скосили весь, чтобы крыши крыть. Ловорыб теперь с крыши у Бетси Вэр рыбу ловит.

Рыболовы ничего не отвечали Тому и пропускали все его байки мимо ушей. Однако в камышах вечно шелестел ветерок, тут и там слышалось:

— Ш-ш-ш! Тсс-тсс-тсс!

Том Кобл решил, что ему затыкают рот, и разобиделся.

Неподалёку от дедовых ворот была кочковатая, поросшая травой ложбинка. Тут росли фруктовые деревья, куры похаживали между пёстрых грядок, а возле прудика, затянутого ряской, валялось бесхозное зелёное ведро — краем в воде, краем на суше. Том обыкновенно играл в этой ложбинке, а дальше ему ходить не дозволялось. У подножья холма начинались заросли бука и дикой вишни; вишня вскоре отступала, ей крутой склон не по нраву, зато буки добирались до самой вершины. А с ними, тайком, и Том Кобл. Непростое дело — одолеть прогалины и острые каменистые выступы, того и гляди, упадёшь. В прогалинах толстым слоем лежали палые листья — бурые, точно трёпанный ветром брезент, почти чёрные, точно скорлупки грецких орехов с изнанки. За долгие годы тут скопились горы листьев, Том проваливался в них, как в сугробы, по самую макушку. Листья застревали в волосах, попадали за шиворот, прилипали к одежде спереди и сзади, а ладони и коленки Тома становились черным-черны, словно их натёрли орехом. И дед безошибочно узнавал, откуда вернулся его непоседа внук. Мог бы и не спрашивать:

— Том, где ты был?

Но разве дед смолчит?

Приходилось Тому объяснять:

— Вижу — кролик бежит рогатый, ну и я за ним. Как схвачу за хвост, хвост и оторвался! Тут пришёл сам Герцог в золотых ботинках и сказал, что хвостик надо в палой листве посадить, тогда там на Михайлов день новый кролик вырастет. Пойдём, дедуля, покажу, где я хвост посадил!