Элинор Фарджон - Седьмая принцесса

— Пора, дядюшка, остепениться, — говорила старуха. — Смышлёному, рукастому парню семидесяти семи лет от роду пора браться за дело.

— Не к спеху, — отвечал Том. — Я, когда подрасту, поступлю к Герцогу в лесники. Хорошо бы Джек меня по лесу поводил, показал тайные стёжки-дорожки.

Джек согласился, и они теперь целыми днями пропадали в герцогском парке. На самом деле это был настоящий дикий лес. Джек учил Тома обращаться с ружьём, различать следы и разбираться во всякой иной премудрости, которая ведома лишь лесникам. Я в этом ничего не понимаю и рассказать не берусь. Знаю только, что однажды утром они повстречали в парке самого Герцога. Он обратился к Джеку:

— Здравствуй, Дрейк. Что-то неладное творится в парке, заметил?

— Разве, Ваша Светлость? — удивился Джек Дрейк. — Вам почудилось.

— Пойдём покажу.

Все втроём направились они к кроличьему загону и увидели сотни кроликов, крольчих и крольчат, серых и белых, старых и малых; как оголтелые носились они по вытоптанному склону холма, и у каждого на голове красовались… рога!

— Вот так диво! — Джейк Дрейк протёр глаза.

— Это ещё не всё, — сказал Герцог и двинулся дальше — на полянку, которую издавна облюбовали олени. Все олени до единого — и мышастые, и пятнистые — сгрудились в то утро на полянке, и все, даже тонконогие оленята, хлопали крыльями!

— Вот уж диво дивное! — Джек Дрейк недоумённо почесал в затылке.

— Ну а это тебе как понравится? — спросил Герцог и повёл его к высокому кургану. Там, на вершине, стояла красивая ножка от стола — красного дерева, с точёной когтистой лапой у основания, а сверху к ней точно прирос красавец лев. Вполне живой, только безногий, он дружелюбно ревел и приветливо помахивал хвостом.

Джек Дрейк поскрёб подбородок и сказал:

— Каких только чудес на свете не бывает!

— Мне эти чудеса совсем ни к чему, — промолвил Герцог. — Ты тут старший Лесничий, вот и позаботься, чтобы такого больше не было.

— Не беспокойтесь, Ваша Светлость, сделаем, — заверил Герцога Джек Дрейк. Он так пристально смотрел на ботинки Герцога, что тот тоже взглянул вниз… Ботинки стали золотыми! Великолепные с виду, но тяжеленные и неуклюжие, они приковали Герцога к земле, каждый шаг давался ему с трудом. Кое-как добравшись до замка, Герцог надел тапочки и заказал сапожнику новые кожаные ботинки. Так с тех пор и повелось: стоило Герцогу войти в парк, его обувь, превращалась в чистое золото. Вскоре целый шкаф в замке наполнился сверкающими ботинками и туфлями.

Однако чудеса в Югопуте только начались.

Когда летом заиграла на стремнинах рыба, к берегу с удочками, корзинами и фонарями потянулись рыболовы, как две капли воды похожие на рыболовов из Томова детства, хотя приходились им внуками, а то и правнуками. Они устраивались в камышах, точь-в-точь как те, прежние, и сразу — уши заткнут, язык прикусят.

Том Кобл, как встарь, приходил, глядел на них, но вопросов не задавал. Они себе рыбку удят, а он лежит на бережке, книжку коричневую почитывает. И вот, как-то раз зазевался рыболов, и жирный пескарь у него червяка утащил. Полез рыболов за новой наживкой, глядь — а в банке вместо мошек с червяками сок петрушки. И у дружков его такая же беда. Так и разошлись в тот вечер по домам без улова.

Назавтра снова пришли, удочки закинули. И Том Кобл тут как тут — сидит в камышах, книжку читает. Вечер выдался славный, дождливый, рыба клевала беспрестанно. Но вдруг дождик кончился, выкатилась луна, словно серебряное блюдо, а рыбки выпрыгнули из воды и — прыг, прыг — прямиком на небо. Заплясали, захороводились вокруг луны — кто плавно, кто шустро. Поблёскивают плотвички, изгибаются в танце уклейки, пескари плавниками играют. Полдеревни выбежало на улицу — взглянуть на небывальщину. Ну а кто спал без просыпу, узнал о чуде только поутру… Незадачливые рыбаки снова разошлись несолоно хлебавши.

Но они верили в удачу. И назавтра снова сошлись на берегу: Том — с книжкой под мышкой, а рыболовы — с удочками. Ничто им в ту ночь не помешало, тихо-мирно таскали плотву до самого рассвета. Однако, собравшись домой, они не смогли вылезти из камышей, поскольку пустили там прочные, цепкие корни! И остались горе-рыболовы у реки на веки вечные.

Деревенские ребятишки их не забывали, угощали лакричными конфетками. А как плеснёт на стремнине рыбка, рыболовы закинут удочки и — рады-радёшеньки. Так что доля им досталась вполне завидная. Только одному бедняге не повезло: недосмотрел кровельщик Джем Тёрнер, срезал его вместе с камышом и примостил на крыше коровника-развалюхи, под самый гребень. Впрочем, рыболов и тут не унывал. Наберёт детвора ведёрко дождевой водицы, поставит под коровником, а он закинет удочку — благо руки свободны — и счастлив.

Конечно, это далеко не все проказы Тома Кобла, но все и не перечислишь, ведь чудеса случались в Югопуте каждый Божий день, семь лет кряду. Наколдует Том, накудесит, да только всё у него как-то нескладно, кривобоко выходит. Нелепые какие-то чудеса! Старуха Салли Дрейк сразу заподозрила, что дело тут нечисто, и велела Джеку не брать дядьку Тома в лесники, а определить учеником к деревенскому сапожнику.

Сапожник взял парня на год, и Том Кобл справно шил ботинки и туфли; но в них непременно находился какой-то изъян. Правый ботинок всем хорош, а левый — с придурью. Первую пару Том сшил для Гарри Блоссома — подручного из трактира «Гирлянда». Надел Гарри туфли за стойкой, шагнул к Джему Тёрнеру с кружкой пива — сперва правой ногой шагнул, потом левой — и очутился среди лука, на огороде доктора Дейли, который жил в полумиле от трактира. Направился Гарри назад, шагнул правой, шагнул левой и — приземлился в классе под дружный детский хор:

— Дважды один — два!

— Я в этом не уверен, — отозвался Гарри Блоссом и быстренько сел на пол, чтобы — не дай Бог! — еще куда-нибудь не шагнуть. Он снял злополучные ботинки и вернулся в трактир босиком.

Следующую пару Том Кобл сшил для пастора. Преподобный отец надел новые туфли на воскресную службу. Правая вела себя вполне пристойно, зато левая так и норовила пуститься в пляс. Едва коснувшись земли, она вскидывала ногу пастора вверх, будто ножку танцовщицы. Пастор вышел из дому поздно, и возвращаться времени не было. Ему удалось незаметно пробраться в церковь к началу службы, и прихожане ничего не заподозрили. Зато каково же было их изумление, когда преподобный отец выпорхнул на кафедру, точно Коломбина на сцену. Вот и пришлось ему, бедному, изловчиться и читать проповедь, стоя на одной ноге.

Иногда сшитые Томом левые ботинки умели летать, туфли иногда щипали за пятки своих хозяев-врунов, стоило им сказать хоть одно лживое словечко сам Том Кобл был очень правдив. А некоторые левые тапочки оказывались прозрачными и хрупкими — из самого настоящего стекла.