Милен Фармер - Лиза-Лу и сказочник [другой перевод]

ЭТО ТАК.

Это еще и «идеал» для «Субстанции Зла».

Иметь в пределах досягаемости маленькую звезду, звезду Зла, она — будто всадник на коне на распутье, между желанием любить и желанием умереть…

И все пошло прахом. Лиза одна, и дверь церкви, к которой она прислонилась, красива…. но Лизе нужно время, чтобы вдохнуть (у нее большое сердце).

Кто бы мог описать ее изумление, когда девочка обнаружила себя внутри! Дверь открыта? Но ведь она была закрыта! Внутри никого, не слышно хора. (О, какой аромат ладана окутывает девочку, он облегчает ее страдания от насморка, и ей действительно легче дышать).

И все же Лиза проникает в это священное место, которое ей уже известно, поскольку ей давали там облатку. Это (как утверждают) напрямую связано с телом умершего — телом Христа. Ему, должно быть, было очень больно, когда его били, и распяли. Так думала Лиза всякий раз, когда она становилась на колени. «Гостия» по-латыни означает «жертва», — этими словами она пытается придать себе сил. — Так говорила бабушка!»

Но Лиза поняла…

Она знает, сейчас произойдет что-то страшное, все не так, как раньше, в этой церкви. Все свечи погасли, и в кропильнице нет святой воды…

Все перевернуто вверх дном, пол усыпан листьями бумаги…

«Это же страницы из Библии!» — понимает девочка.

Лиза мечется, она ощущает чье-то присутствие, лукавство, она плачет, слезы текут из глаз…

«Что я тебе сделала? Что я сделала не так? Покажись! Если Ты так хитер!» — кричит она, чтобы спрятать тоску. Но возмутитель спокойствия играет с ней. Он любит появляться лишь там, где его не ждут. Здесь, в церкви, нет, однако же, ничего успокаивающего. Лиза дрожит от страха, когда вдруг… БОЖЕСТВЕННЫЙ СВЕТ… заливает церковь, и начинают сиять фрески.

«НО НЕТ!» — Лиза знает, речь идет не о провидении, не о ВЕРЕ, ведь она не верующая (ну не такая, во всяком случае). Она не чувствует никакого жара в душе, а лишь холод, выпускающий когти… И она видела… Молнии над ее головой сверкали так, что она чуть не ослепла… Этот холод… охватил все здание! (Лиза видела это в фильме «Экзорцист»).

«Где ты? — кричит девочка. — Покажись!»

«Я в тебе, Лиза, В глубине тебя, В душе… Ты должна меня убить…»

Значит ей отвечает внутренний голос, и не тот, что она ожидала — это не голос бабушки, которая приходит на помощь, и это не голос сказочника, мягкий и завораживающий, это голос сознания… и он бьется в ее мозге, и шепчет три слова: «Это твой выбор, это твой выбор, это твой выбор! Маленькая Лиза!»

«Что значит это послание? Как его понять? — рыдает она. — Все мои друзья ушли, неужели никто мне не поможет?»

Лиза выходит из церкви и падает, плача, на землю. Так ее детское тело избавляется от всех неприятностей, тоски и несчастий, которые накопились за все эти годы.

Лизу начинает рвать. Ну вот, больше в желудке ничего нет!

Последнее резкое движение, судорожное, икота, и Лиза выплевывает… маленькую каплю крови.

Лиза внимательно смотрит на эту капельку, которая покоится на траве.

Эта кровавая жемчужина вздыхает и она… жива… Она скажет свое имя… и объяснит в чем же дело. Лиза понимает, что капля крови назвала себя «Тоска».

«Я тоска, и я теку в твоих венах! Я там, и я в ловушке твоей боли. А ведь она напрасна!»

Лиза вся превращается в слух.

«Нет, это не боль твоего сердца, и не духовное страдание, но это боль твоего «несчастья», которое медленно грызет тебя, давит на тебя, на твои чувства. Я хочу сказать о твоей тоске, Лиза, она мешает тебе жить!»

«Но я, я же ничего не могу сделать, если мне все время тоскливо! — говорит она. — Если все очень быстро проходит, если утро говорит мне — сегодня так похоже на вчера, и мне скучно, ведь все известно!»

«Мне скучно, мне скучно, мне скучно!» — кричит замкнувшаяся в себе девочка. «Мне скучно, мне скучно!» — повторяет она.

Лужа густой алой крови расползлась вокруг Лизы, и в этой крови, которая скорее уже стала озером, Лиза тихо шепчет детскую считалочку, впадая в настроение Калигулы.

Ее тело не поддается смерти, и Лиза резко разворачивается ко мне! Она обращается ко мне, она плачет и она спрашивает меня!

Автора!

Эта история, от которой разрывается сердце… Лиза просит меня помочь ей в преодолении печальной «философской и отнюдь не смешной» проблемы.

«Как, по-твоему, я могу найти мораль, если меня настигло это страшное зло? Мне тоже скучно, мне скучно, мне скучно, именно поэтому ты живешь! Именно поэтому я пишу!»

«Лиза, я умоляю тебя, прости меня! Я желала бы раствориться в кислоте… и изуродовать себя и видеть плоть, истекающую кровью, с ужасом и стыдом думая о этом страшном убийстве. Как я, «Душа» (я что, угадываю себе чувствительность?) могла не обратить внимания на то, что дать тебе жизнь — это будто вспомнить о далеких временах… Это — произведение, оно написано кровью, кровью, текущей в твоих венах, это невинный жест. За который я проклинаю себя! Я — собственная детоубийца? Я убила свое дитя? Кто я?»

Проходят месяцы, годы, Лиза устает… иногда. Многое прошло, много было задано вопросов, и нужны годы, чтобы описать все то, что случилось.

Конечно, много было споров, и были произнесены слова, о которых хотелось бы забыть, но это их не разделит. Они все настолько разные и настолько восхитительно совершенны! Лиза больше не спит в обуви всю ночь, она надевает облегающие чулки, если холодно, она выросла! И как! Уже 17 лет!

И Лиза начала отчаиваться. И это было не из-за какой-нибудь собаки или из-за страдания. Она начала отчаиваться по-настоящему.

В ее глазах огнь погас… ни Лу, ни Паук ее такое еще не видели. Она обессилела. Бедная Лиза, ее старые ботинки, бывшие ее гордостью, теперь тоже грустные.

«Хочешь пойти в кино?» — спрашивает Лу.

«Хочешь посмотреть на кошек? — спрашивает Паук. — Ярмарка недалеко, и там Мартин! Может, в мишень попадешь, выиграешь!»

Он видит Мартина, красного и злого, скалящего зубы.

«Это… все для Лизы!» — говорит легкомысленный Паук.

Маленькая Лиза не боится темноты, она не боится криков в ночи, крапивы, которая больно жжется, не боится огров, адских монстров, страшных ящеров, и еще меньше пчел!

Так кого же? Или чего боится Лиза?

Ее душа стала мрачной, жизнь не жизнь, а будто забытье…

Она больше не смотрит на небо, и Лу, впрочем, и луна, чувствуют себя несколько заброшенными.