Морин Джонсон - Встречайте Круэллу!

«Ну конечно, хвастайся, везунчик», – с горечью подумала Эстелла и тут же отругала себя за эту недобрую мысль. В конце концов, никто не виноват, что обстоятельства её жизни сложились совсем не так, как у Питера. Просто одним людям всегда везёт, а другим приходится самим создавать своё везение.

Юноша почувствовал перемену в настроении собеседницы и решил сменить тему.

– Как я понимаю, эта часть поместья принадлежит тебе? – спросил он, шагая вдоль вешалок с маскировочными нарядами в сторону уголка Эстеллы. Музыкант осмотрел кровать, стол со швейной машинкой и наконец заметил манекен, облачённый в прекрасный синий костюм. Вокруг него в качестве доказательств усердной работы валялись обрезки ткани, наброски и выкройки для аппликации.

Питер аккуратно погладил рукав пиджака.

– Это... Это мне? – медленно произнёс он.

– Тебе.

На мгновение повисла тишина, а затем юноша тихо сказал:

– Ого...

Девушка ждала, что он добавит что-то ещё, но продолжения не последовало.

– И что значит это твоё «ого»? – поинтересовалась она, затаив дыхание в ожидании ответа.

– Оно значит: «Не могу поверить, что ты сшила это для меня».

– Так значит, тебе нравится? – Она вздохнула с облегчением.

– Нравится? – повторил Питер и обернулся. Солнце нежно осветило его лицо. Эстелла ещё никогда не видела его настолько красивым. – Ну конечно, нравится. Ты только на это посмотри! Да такому пиджаку позавидует сам Мик Джаггер.

– Примерь его, – улыбнулась девушка. – Давай! Надо посмотреть, как он на тебе сидит.

Юноша осторожно снял пиджак с манекена и надел его на себя. Он сел по фигуре именно так, как задумывала Эстелла. Слегка приталенный покрой отлично подчёркивал силуэт, а рукава идеальной ширины не сковывали движения и в то же время не казались слишком уж свободными.

– А вот рубашка. – Девушка достала из коробки ещё один элемент наряда. – Жабо сейчас в моде, но я сделала его не особо пышным, чтобы акцент остался на костюме. Смотри, оно из старинного кружева. Правда, я ещё не доделала его до конца...

Музыкант взял рубашку и долго смотрел на неё, разглядывая каждую оборку.

– Спасибо, – задумчиво сказал он. – У меня ещё никогда не было такой красивой одежды.

Эстелла смущённо вздёрнула плечами, слегка покраснев от его комплиментов.

– Знаешь, – продолжал Питер, – я ведь не просто так напросился к тебе в гости. Хотел посмотреть, как ты живёшь. – Он обвёл рукой царивший вокруг хаос. – Думаю, в этом и есть весь смысл...

– Неужели?

– Но это правда. Ты не похожа ни на кого в этом мире. Так стоит ли удивляться, что ты живёшь в настолько особенном и невероятном месте? Иначе и быть не могло... – В глазах юноши заиграли озорные искорки. – Что ж, ты выполнила свою часть сделки. Наверное, пришло время и мне выполнить свою...

– Но твой костюм ещё не готов, – запротестовала Эстелла.

– Твоя песня тоже. Но я ведь могу показать тебе, что получается.

Он направился к гамаку и поднял с пола старенькую потрёпанную гитару.

– Кто из вас играет?

– Джаспер, – улыбнулась девушка, решив не вдаваться в подробности его успехов и поражений.

Питер провёл пальцами по струнам и настроил инструмент, насколько это было возможно при его плачевном состоянии.

– Не идеально, – заключил он. – Но мотив наиграть смогу.

Он сел в гамак и жестом пригласил Эстеллу присоединиться. Она уселась рядом на стул.

– Ну нет, – рассмеялся юноша и похлопал рукой по ткани справа от себя.

Девушка послушно пересела. Гамак прогнулся под тяжестью их тел, прижав их друг к другу. Впрочем, они не возражали.

Питер левой рукой зажал струны на грифе и принялся наигрывать радостную яркую мелодию.

Голос юноши затих, он взял ещё несколько аккордов, а затем отложил гитару. Эстелла не мигая разглядывала пол. Она чувствовала, что музыкант внимательно смотрит на неё, ожидая хоть какой-то реакции на свою песню. Но она не могла выдавить из себя ни слова.

– Она будет звучать немного иначе, – произнёс он извиняющимся тоном. – Я писал её для фортепиано, не для гитары. А вторая партия так вообще на органе. Тебе нравится? Понимаю, она не совсем...

– У меня не рыжие волосы, – перебила его девушка.

Питер обескураженно уставился на неё.

– Что?

– У меня не рыжие волосы, – повторила Эстелла. – Они не как медь. По правде говоря, они чёрно-белые.

– Ты так пытаешься сказать, что песня тебе не понравилась? – Юноша выглядел смущённым и даже немного обиженным.

– Нет. – Девушка быстро замотала головой в знак протеста. – Я... Мне понравилось, правда! Просто...

– Тогда что ты имела в виду под «чёрно-белым»? – спросил он. – Это что, какая-то метафора?

– Нет, – ответила Эстелла. – Мои волосы чёрно-белые. В самом буквальном смысле. С одной стороны лица чёрные, а с другой – белые.

– Не бывает таких волос.

– Увы, бывают. Я потому и крашу их в рыжий.

– Значит, у тебя чёрно-белые волосы, и ты живёшь в Берлоге? – рассмеялся Питер. – Почему ты мне раньше об этом не рассказала? Текст песни вышел бы намного интересней!

– Ну прости. Я испортила тебе песню, да? Она правда потрясающая. Она...

Юноша ещё плотнее прижался к Эстелле и нежно провёл рукой по её волосам. Никто никогда не говорил ей, каково это – целоваться. Но каким-то чудесным образом она знала, что делать. Губы Питера оказались мягкими и невероятно тёплыми. Девушка закрыла глаза, и ей показалось, словно она тает, как мороженое в жаркий летний день.

Потом они улеглись в гамаке и стали медленно раскачиваться, глядя в потолок. Плотный горячий воздух Берлоги заключил их в свои объятия.

Когда Эстелле становилось невыносимо грустно, она позволяла себе окунуться в воспоминания о далёких счастливых временах. На севере, где они жили вместе с мамой, зимой выпадал самый настоящий снег. Он кружился огромными белыми хлопьями, совсем непохожими на ту серую пыль, что сыпется иногда с лондонского неба. Она сидела за столом у окна и шила одежду для кукол. В камине задорно потрескивал огонь. А потом приходила мама и звала её пить чай с печеньем. Они включали радио, и Кэтрин подпевала, услышав знакомую песню. Эта картинка из прошлого всегда вызывала у девушки ощущение тепла, безопасности и уюта.

Странно, но сейчас, в объятиях Питера, Эстелла вновь ощутила это давно забытое чувство счастья и спокойствия.