Сергей Юрьев - Были и небылицы (сборник)

Я назвал открытое мною животное «Медведь полярный ухокрылый». Пока никому, кроме меня, не удалось его увидеть, но, зная мою правдивость, весь учёный мир безоговорочно поверил в его существование.

Всем известно, что змеи, ящерицы, крокодилы и прочие пресмыкающиеся в момент опасности могут запросто отбросить хвост, чтобы не мешал убегать. Хвостом, особенно длинным, можно легко зацепиться за кусты и прочие неровности земной поверхности. Мой старый знакомый, профессор Докембри, обнаружил, что хвосты в критическую минуту оставляли даже динозавры. Он нашёл на Аляске целое кладбище огромных хвостов. Этим он доказал, что тогда, миллионы лет назад, были звери и пострашнее гигантских ящеров – если динозавры теряли хвосты, значит, им было кого бояться.

Но всё-таки самое замечательное открытие, связанное с отброшенными хвостами, сделал я. Мне удалось обнаружить ужа хвостоголового.

Однако расскажу всё по порядку… Меня всё время мучила одна загадка: как известно, змеи откладывают яйца, но не высиживают их, как это делают, например, курицы. Змеи, проживающие в жарких странах, обычно, отложив яйца, зарывают их в тёплый прибрежный песок. Там зародышам не холодно, и змеёныши благополучно вылупляются. Но как сохраняется змеиное потомство в наших северных лесах – до сих пор оставалось тайной.

В прошлом году, осенью, я решил немного отдохнуть от своей трудной и опасной работы. А лучший отдых для звероведа-путешественника, как известно, сбор грибов в глухих лесах под Вологдой. Гриб – это не зверушка какая-нибудь, на него в засаде сидеть не надо. У меня феноменальная память, и поэтому, двигаясь по лесу, я не брал грибы сразу, а просто запоминал, где они растут, чтобы собрать их на обратном пути. Кому охота таскаться по лесу туда-сюда с полной корзинкой…

Вдруг, раздвинув посохом очередной кустик, вместо грибов я обнаружил свернувшийся калачиком ужиный хвост, а под ним среди опавших листьев лежали яйца. Сперва я подумал, что это обыкновенный отброшенный ужом мёртвый хвост, и попытался подцепить его посохом. Каково же было моё удивление, когда хвост начал извиваться и с шипением кинулся на мои сапоги. В тот же миг из кустов показалась ужиная голова и вцепилась зубами в мой посох. Я успел заметить, что за головой тянулась часть туловища, но хвоста у неё не было.

Другой на моём месте со страху обратился бы в бегство, но я за время своих многочисленных путешествий привык ко всяким опасностям. К тому же я довольно известный змеелов. В своё время я поймал 2000 кобр, 1500 гюрз, а однажды в джунглях Амазонии выловил анаконду длиной метров сто, не меньше… Так что для меня не составило большого труда поймать сначала голову, а потом хвост и посадить их вместе с яйцами в корзину. К сожалению, теперь туда нельзя было сложить грибы, которые я заприметил, но радость великого открытия затмила все мои огорчения. Я накрыл свою добычу чёрной накидкой и отправился в город.

На другой день я пришёл к местным звероведам, чтобы показать им свою находку. Когда я сбросил с корзины накидку, мы обнаружили там обыкновенного ужа, спящего на яйцах. Скорее всего, за ночь хвост успел прирасти к голове.

Местные звероведы и весь учёный мир, конечно, поверили мне на слово, что голова и хвост прекрасно жили отдельно друг от друга – голова ходила на охоту, а хвост высиживал яйца.

Профессор Докембри даже предположил, что не только голова способна отрастить себе новый хвост, но и хвост может отрастить себе голову. Сейчас он предпринял экспедицию на полуостров Лабрадор, гоняется там за змеями и отрывает им хвосты. Головы он отпускает, а за хвостами наблюдает. На днях я собираюсь его навестить – посмотреть, каких он достиг результатов.

Некоторые звероведы считают, что, прежде чем изучить какое-нибудь новое животное, его обязательно надо поймать. Я же полагаю, что всё наоборот – зверя, который пойман, изучать уже поздно, потому что настроение у него испорчено, и повадки уже не те, и думает он только об одном – как бы ему сбежать. Мне самому не раз приходилось бывать в плену у различных диких племён, в том числе и у людоедов, и я по себе знаю, как это неприятно. Так что сам я никогда не ставлю на зверей ни ловушек, ни силков, и мой основной научный метод – терпение. Я тихонько сижу в засаде и целыми днями смотрю в одну точку, в которой рано или поздно появляется неизвестное науке животное.

Однажды я совершенно случайно попал на Таити и, чтобы не терять времени даром, решил заняться любимым делом – изучением диковинных зверей. Забравшись на пальму, я спрятался в густой листве и начал вести наблюдение за широкой, хорошо натоптанной звериной тропой, которая вела к водопою.

На тигров, львов, носорогов и крокодилов, которые то и дело пробегали внизу, я не обращал никакого внимания, потому что они были открыты давным-давно, а меня интересуют только те звери, которые науке ещё не известны. Три дня я сидел на ветке, не шевелясь и почти не дыша, питаясь одними бананами, и представьте себе, какое меня постигло разочарование, когда внизу появились два аборигена и начали копать яму-ловушку! Мне захотелось сразу же спрыгнуть вниз и уйти. Единственным, что меня удержало от такого поступка, была уверенность в том, что аборигены могут и не позволить мне покинуть своих охотничьих угодий просто так.

И вот они вырыли яму глубиной не меньше пяти метров, прикрыли её ветками, а сами пристроились на соседней пальме. К счастью, они не поставили на дне ямы заострённых колов, а это означало, что зверя они хотели брать живьём.

Первым в ловушку угодил здоровенный леопард, но аборигены, вместо того чтобы бежать к нему с сетью, закричали хором: «Кася-Пу!»

Услышав такое, леопард с расширенными от страха глазами выскочил из ямы и скрылся в зарослях, начисто забыв, куда и зачем он шёл. Аборигены снова аккуратно прикрыли яму и снова забрались на пальму.

Мне стало понятно, что они ловят не кого попало, но кого именно, для меня оставалось загадкой, поскольку я не понял, что означали слова «кася-пу», хотя языки любых аборигенов я знаю прекрасно.

Когда в яму угодил бегемот, повторилось то же самое – только на этот раз перепуганный зверь не скрылся в кустах, а проложил через джунгли широкую просеку – такого страха нагнал на него загадочный «кася-пу». После того, как аборигены страшно перепугали двух львов, одного крокодила, пятерых жирафов и одного слона, моё терпение лопнуло, а любопытство взяло верх над осторожностью. Я спрыгнул вниз, подбежал к пальме, на которой скрывались охотники, и спросил у них, что такое «кася-пу».

Результат был совершенно неожиданным – оба таитянина, которые, несомненно, были храбрыми охотниками, свалились с дерева и в ужасе, с воплями «Кха моха бо никады!», что в переводе означает: «Я никогда так больше не буду!», бросились наутёк. У одного из них из кармана выпала бумажка, которую я подобрал, надеясь понять, что здесь происходит.