Василий Лебедев-Кумач - Избранное: стихотворения, песни

Пусть!..

Какое счастье — быть свободной,

Совсем свободной — на целый день!

Можно пойти куда угодно,

Думать, гулять, смотреть на людей!

А то совсем никого не видишь.

Фабрика — дом, фабрика — дом.

Редко–редко в киношку выйдешь,

И то — с трудом.

Ах! Нелегко высиживать сиднем!

Только сейчас вот, вдруг,

Я поняла, как мало мы видим —

Узенький–узенький круг…

Ему обо мне и думать не хочется,

И занят и… так уж привык!

А я ведь мечтала сделаться летчицей…

Учить немецкий язык…

Много от жизни хотела… Ну, что же?

Мне и сейчас не лень!

Только б все дни мои были похожи

На нынешний ясный день!

1926

В общем, так или иначе,

А приятно жить на даче,

Воздух — прямо первый сорт!

Несмотря на неудачи,

Привился у нас на даче

Спорт.

Отец, воротившись из треста,

Находит укромное место

У реки

И ждет, неподвижный, как глыба,

Что тронет наивная рыба

Его поплавки.

Мама с раннего утра,

Захвативши два ведра,

За грибами в лес уходит,

Долго ходит, колобродит

И находит,

Изломавши все бока,

Два строчка

И два сморчка,

И потом в огромной банке

Маринуются поганки.

Нет милее для сестры

Лаун–теннисной игры.

И сестра с утра у сетки,

Изломавши две ракетки,

Жарит двадцать пятый сет

И желает непременно

Выйти замуж за спортсмена,

Но пока надежды нет:

Этот — юн, а этот — сед.

Словом, всюду незадача,

И порой

Мать с сестрой

Без конца ругают дачу.

Шустрый братишка,

Рыжий мальчишка,

С видом веселым

Бредит футболом.

Мать недовольна

Страстью футбольной:

Третьи ботинки

Просят починки.

Ругается мать,

А брату — плевать

На целый белый свет:

Ему пятнадцать лет,

Он носит гордо трусики

И поправляет усики,

Которых нет.

1926

Муж, не снимая сапог,

Пообедавши, лег на часок

Отдохнуть, покурить

И поговорить.

— …Знаешь, Зинок,

Я тут встретил Смирнова жену…

Ну и ну!

Разодета в каких–то мехах

В пух и прах!

Вот красавица, —

Как ни сплетничай тетки,

А все–таки

Она очень и очень мне нравится!

Чрезвычайно мила!..

Н–да–с!.. Вот какие дела…

А жена Иванова

Устроилась снова

Служить, —

Работает где–то в совете.

У женщины — муж и дети,

А она ухитряется жить!

Представь, при такой–то обузе —

Бывает в театрах, читает,

Работает в профсоюзе,

Заседает.

Хвалю! Настоящий спец!

Почище других франтих,

Молодец!

Уважаю таких!

Это тебе не старинка,

Женщина — голова.

А ты как на это глядишь?

Ну, что ж ты молчишь?

А? Зинка?! —

…Шипит керосинка,

Ребенок кричит.

Жена напряженно молчит…

Вскипает в глазах ее бусинки слез.

Как соль на глубокую рану,

Жене мужнины речи и мужнин вопрос.

— Оглохла ты, что ли? Странно!

Недаром ворчала моя родня, —

Минутки не знаю покоя!

Все жены — как жены, а у меня…

Черт знает, что такое!

1926

— Что за дурацкие сапоги —

Никак не наденешь сразу!

Эй, жена! Иди помоги,

Будет там ваксой мазать.

Да поскорей рубаху подай!

— Получше или похуже?

— А черт их знает! Поди угадай,

Какую ревизии нужно?!

Какой бы ты ни придумал вид,

Хоть голым ходи по лавке, —

Каждый поддеть тебя норовит:

«А трудно вам жить по ставке?»

Спросит, — а сам и не дрогнет с лица,

И голову враз заморочит.

И не узнаешь его, подлеца,

Чего он, каналья, хочет.

Дело не шутка: жить иль не жить,

И мучит тебя неизвестность:

То ли взятку ему предложить?

То ли играть на честность?

То ли смотреть ему честно в лицо?

То ли пониже согнуться?

Тут ведь не просто: одно словцо —

И можно навек промахнуться!

Раньше понятней был ревизор:

Час прозевает над книгой,

Выпьет, получит — и весь разговор.

А нынче — поди попрыгай!

Право, я старше на десять лет

Стал через эти ревизии…

Все–таки сделай пирог на обед,

Да не жалей провизии!

1926

Милая Лидка!

Третью открытку

Пишу из Москвы…

Увы, увы!

Урезали наш отдел,

И от дел

Я совсем обалдел, —

В киношку — и то не могу!..

Есть слух: слетит управдел,

Но об этом пока ни гугу.

Милый Лиденчик, —

У вас там рай!

Ты загорай,

Мой птенчик.

Но не гонись за славой

И далеко не плавай.

И по мужчинской части

Будь начеку, мое счастье…

Разбирайся в пище

И всегда почище,

Друг ты мой,

Фрукты мой…

Эх, а в Москве–то —

Пыль, галдеж!

Лето — не лето —

Не разберешь!

Всюду — народ,

В трамваях давка,

В лавках — черед —

Не дойдешь до прилавка!

Хочется злиться,

Кричать на природу:

— На черта родится

Столько народу?!

Чулки приобрел. До чего хороши!

Право, я слишком тебя балую, —

Ты недостойна! Прощай! Пиши!

Крепко, крепко, крепко целую!

P. S. Катя достать обещалась ратин.

Твой Константин.

1927

Ударник Петров постараться готов,

В бригаду вступил не для виду, —

Он в первой же смене пять лишних болтов

Сверх нормы сработал и выдал.

Прирост небольшой, но болты нам нужны,

И этот петровский пяточек,

Помноженный в массах Советской страны, —

Гигантского роста источник.

Глядишь, где–нибудь у пяти тракторов

Болтов, как на грех, не хватало.

Болтишко воткнули — и трактор здоров.

А пять тракторов — ведь немало!

Довольно примеров. Понятно и так.

Боюсь я, что скажет читатель:

— Болты надо делать! Болтать о болтах

Не дело, любезный приятель!

Ну, словом, Петрову и честь и хвала!

Не будем мешать ему, братцы…

Все это лишь присказка только была,

Пора и до сказки добраться.

А сказка про белого вышла бычка.

Болты уложили, и мигом

Десятки людей без очков и в очках

Пошли проводить их по книгам.

Петровский ударный сверхсметный пяток

К ударным попал счетоводам,

Они выясняли ударный итог

Ударной работы завода.

Защелкали бешено косточки счет,

Ища показателей точных.

Потребовал тонкий и долгий расчет

Семнадцать часов сверхурочных.

Семнадцать часов плюс пятерка болтов,

Спустившись в отдел калькуляций,

Запрыгали вместе на пачках листов,

Десятки плодя комбинаций.

Не зря при заводе живет статбюро,

Не зря при бюро есть статистик.

Статистик, тончайшее взявши перо,

Берет аккуратнейший листик.

Средь вихрей процентов, нолей и корней

Другому бы потом облиться,

А этот сидит и машины точней

Чертит за таблицей таблицу.

Одни лишь поэты «болты» и «цветы»

В стихах сопрягают для рифмы,