Василий Лебедев-Кумач - Избранное: стихотворения, песни

Ведь человека надо пожалеть!

Приятель мой не вор и пьет немного, —

Он просто скромный труженик пера.

И вот его упорно и жестоко

Газеты кроют нынче и вчера.

Он — старый мастер филигранной прозы

И в этой прозе — оболгал колхозы:

Ну, он ошибся… ну, покритикуйте…

Скажите, чтоб не ошибался впредь,

Но не клеймите и не атакуйте, —

Ведь человека надо пожалеть!

1939

(Разговор с редактором)

Я влюбился, товарищ редактор.

Не смотрите как мрачный Кощей, —

Ведь любовь — общепризнанный фактор

Вдохновенья и прочих вещей.

Я влюбился… Да будет вам, право,

Не ломайте страдальчески бровь.

Для сатиры — любовь не отрава,

Для сатиры — оправа любовь.

Не пугайтесь! Я знаю, — вы сами,

Может быть, не сейчас, а давно,

Вдохновенно глупели часами

И спрягали словечко одно.

Было? Правда? Ну как же иначе!

В этом все мы немножко родня,

Все любили, вздыхали… и, значит,

Вам придется послушать меня.

Вы не раз направляли поэта

И совет мне давали не раз,

И теперь я хотел бы совета

И привета хотел бы от вас.

Я не буду пространно и страстно

Рисовать вам любимой портрет.

Для меня она нынче прекрасна,

А для прочих, быть может, и нет.

Я скажу лишь, чтоб вас успокоить:

Это дочь трудового отца

И умеет работать и строить

И смеяться и петь без конца.

И вот этой, родной и глазастой,

Я стихов своих груду принес, —

Признаюсь, мне хотелось похвастать

И ее распотешить до слез.

Были там неплохие вещички

(Вы их сами пускали в журнал!).

Я, читая, курил по привычке

И за милой моей наблюдал.

Стих играл и блестел, как рапира,

Острием протыкая врагов,

И клещами кусала сатира

Бюрократов, рвачей, пошляков.

Я старался… Ах, как я старался

Передать все оттенки острот!

Но… в ответ лишь слегка улыбался

Мне знакомый и ласковый рот.

И когда я закончил устало

(Ведь любимой — не просто читать!),

— Хорошо… — мне она прошептала, —

Только… Если бы… похохотать!

Чтобы было такое смешное,

Знаешь, как иногда вот в кино…

Помнишь, как ты смеялся со мною?

Было, правда, довольно смешно… —

Я надулся, товарищ редактор,

Признаюсь, я надулся слегка, —

Ведь любовь — честолюбия фактор,

И артист ожидает хлопка.

Я — сатирик. И точно, как эхо,

Отражал политический день.

А теперь ей вот хочется смеха,

Да и мне посмеяться не лень.

Верьте, смеха весенние шумы

Лишь украсят симфонию дня.

Пусть с сатирой обнимется юмор,

И подруга — обнимет меня…

1939

Иван Пахомыч, инженер.

Родитель со стараньем.

Всегда он ставится в пример

Родительским собраньем.

Чуть только есть свободный час,

Сейчас он в школу мчится,

И помогает зоркий глаз

Работать и учиться.

Учителям и детворе

Он рад прийти на помощь.

Повсюду — в классе, на дворе —

Любим Иван Пахомыч.

Он все поможет увязать,

Все делает со вкусом…

Иван Пахомыч, так сказать,

Родитель на пять с плюсом!

Любовь Петровна Кузьмина —

Не спец по воспитанью,

Зато работает она

По школьному питанью.

Горячий завтрак и обед

Наладит и оценит

И, если вдруг продукта нет,

Она другим заменит.

Ведь в школе у нее растут

Мальцов румяных трое.

Ну, как не постараться тут,

Чтоб посытней устроить?

Котлет и каши — не сыскать

Вкуснее в целом мире…

Любовь Петровна, так сказать,

Мамаша на четыре.

Андрей Андреич, счетовод,

Не очень близок школе.

Он, правда, изредка зайдет

И спросит: — Как мой Коля? —

И, быстро выполнив дела

Родительского долга,

Он унесется, как стрела,

И скроется надолго.

Но дома он готов помочь

Всем школьным начинаньям

И с сыном обновить не прочь

Забытые познанья.

Ему приятно рассказать

Про дроби и делитель…

Андрей Андреич, так сказать,

На троечку родитель.

Семен Угрюмов хоть бы раз

Зашел узнать о дочке.

— Чего ходить? Решат без нас!

Не вышибли? — И точка! —

Он дочке денег не дает

На книги и тетради.

— Опять давать? Опять расход?

Отстань ты бога ради! —

И тут же тратит денег воз,

Чтоб справить именины;

И Нина давится от слез,

И нет чулок у Нины.

Отец кричит на дочь и мать,

Он их избить грозится…

Семен Угрюмов, так сказать,

Отец на единицу.

1939

(Правдивая поэма)

Сегодня ты меня поэтом не зови,

Скажи, что я пошляк и серый обыватель.

Читатель! Я пою сегодня о любви

Несчастной… с точки зрения кровати!

Постой негодовать! Невинен мой сюжет.

И если в нем кровать играет роль большую, —

Так в этом все равно ни капли грязи нет,

О чем предупредить почтительно спешу я.

Двусмысленных острот заранее не жди.

Я смолоду питал возвышенные чувства

И много кой–чего питал еще в груди.

Но… скромен и суров мой подотдел искусства!

Лирическим певцам приятно воспевать

Луну и соловья, лобзания и муки,

А если я сейчас не вспомню про кровать,

Никто не посвятит ни строчки этой штуке.

Поэты — чистячки. Хотя никто из них

Не носится теперь с «высоким даром неба»,

Им все–таки претит истратить звонкий стих

На пошленький предмет, на пользу ширпотреба.

А этот ширпотреб не меньше соловья

При случае любом нам может пригодиться,

И даже сам поэт, — простите мне, друзья, —

На ширпотребе голеньким родится.

Однако перейдем к рассказу моему,

Оставив в стороне гарнир из оговорок,

Хотя теперь всегда, — не знаю, почему, —

В рассказе пять страниц, а в предисловье — сорок.

Был парень холостой, и девушка была. —

gg — восемнадцать лет, а он — двадцатилетний.

Он жил в мечтах ее, она его ждала,

И встретились они в белесый вечер летний.

Не знаю, как сейчас о загсе говорят

(Я десять лет назад имел подобный случай),

Спросите это все у молодых ребят, —

Они расскажут вам и правильней и лучше.

Парнишка холостой соседом был моим,

Всегда опрятный вид и свежая рубашка,

Недели три назад мы чай гоняли с ним,

И у меня на загс он попросил сотняжку.

Не то чтобы совсем он не имел монет, —

Он парень деловой и получал прилично, —

Но там, где есть любовь, весна и двадцать лет,

Там месячный баланс не сходится обычно.

И вот он прилетел с молоденькой женой,

Румяной, разбитной, веселой и счастливой,

И зазвенела жизнь за тоненькой стеной,

До этого глухой и вечно молчаливой.

Над кухонной плитой повисла на крюке

Кастрюлька, как луна, промытая соседкой,

И примус загудел в укромном уголке,

И чайник сел на нем блестящею наседкой.

Все очень хорошо. За стенкою поют,