Виктория Полечева - Тюльпинс, Эйверин и госпожа Полночь [litres]

– Угу. – Молодой господин раскрыл газету, закрывая лицо.

Матушка постояла секунду-другую, а потом всхлипнула и вышла прочь. Ох, до чего же она раздражала Тюльпинса! Как что, сразу в слезы. И как не вытекла только вся за эти годы!

В газетах не писали ничего нового. Город растет, процветает, Завод работает, дает топливо. Все идеально. И никаких, абсолютно никаких новостей из других городов! Тюльпинс яростно скомкал газету и кинул ее на пол. Ничего, новая служка все приберет. Парень даже не мог запомнить имен слуг, так часто они менялись. Но разве виноват он, что те плохо работают? А матушка всегда слушала только его советы, его и ничьи больше. И потому она казалась ужасно скучной. Тюльпинсу даже порой хотелось, чтобы в один прекрасный день явилась к нему госпожа сказочной красоты и небывалого ума и сказала: «Прости, сыночек, оставила тебя с этой глупой старухой. А теперь нам пора в путь, подальше от треклятого Сорок Восьмого».

Тюльпинс не любил родной город. Ему хотелось иногда оказаться далеко-далеко. Там, где светит настоящее теплое солнце, ласковый ветер играет в волосах и непременно есть высокая трава.

Парень опасливо осмотрелся, будто за ним кто-то следил, а потом зашторил окно и уселся на кровать, закрыв глаза. Покатые плечи его медленно опустились, голова склонилась набок.

Парень любил иногда делать это. Он не знал, как это происходило и что это значило, но порой ему удавалось выйти за пределы комнаты, ее не покидая. Он чувствовал солнечный жар на коже, вдыхал аромат скошенной травы, слушал гудение насекомых. И это казалось таким близким и реальным, что Тюльпинс боялся открыть глаза. Словно мог он очнуться не в своей спальне, а там, где ему по-настоящему хотелось быть.

Но наваждение отступало, и Тюльпинс вновь чувствовал приторный запах топлива, сочащийся сквозь щели оконной рамы, слышал грохот трамваев и звон тарелок на кухне. И тогда он надевал идеально выглаженный костюм, спускался вниз и весь день слонялся по дому. Он прикрикивал на слуг, отмахивался от матери, переставлял книги с одной полки на другую или просиживал часы за новым роялем. Занятия за роялем, впрочем, он не так ценил, как все остальное. Ибо толстые пальцы его не были так проворны, как он того желал. А Тюльпинс любил, чтобы все получалось сразу и непременно хорошо.

Но в этот раз не выходило даже с этим. Парень злился, комкал край простыни, сжимал пальцы в кулак, но кряхтящие и клацающие звуки не давали ему отвлечься: матушка вновь и вновь тренировала совершенно безумные пассажи, которые ни ей, ни старому клавесину были не по силам. Тогда Тюльпинс выскочил на лестничную площадку и закричал во весь голос:

– Мама! Я вас прошу, разбейте уже свой инструмент!

Парень хлопнул дверью для пущей убедительности и тут же услышал всхлипывания и печальные вздохи. Но после этого в доме сразу стало тихо, и Тюльпинс улыбнулся. Он уселся обратно на кровать и медленно выдохнул. Волосы на его голове зашевелились от теплого ветерка, нос защипало горячее солнце. Вот и что-то легкое опустилось на плечо, судя по всему, небольшая птичка. Тюльпинс слышал, как щелкает ее клюв, ощущал через халат и рубашку пижамы тонкие коготки на лапках.

Молодой господин чувствовал, как растворяется и легчает, как переносится его тело все дальше и дальше. Но тут внизу что-то грохнуло, треснуло. Клавесин протяжно взвыл, и нечто тяжелым мешком повалилось на пол.

Тюльпинс дернулся и открыл глаза. И тут же зажмурился от страха. Прерывистый вдох застрял в его горле. Он принялся лихорадочно водить ладонями вокруг себя, но вместо гладкого шелка простыни он ощущал траву. Упругую, местами колкую, такую настоящую, что молодой господин чуть не взвыл от отчаяния. Нижняя губа его задрожала, к горлу подобрался ком. Ох, неужели случилось то, чего он так боялся? А Самсел говорил ему, что это глупости, что не надо делать того, в чем точно не уверен!

Тюльпинс вновь открыл глаза и вскрикнул. Высокая красная трава никуда не делась, только мелкая рябенькая птичка вспорхнула с его плеча. Парень запустил толстые пальцы в курчавые волосы и с силой потянул. Может быть, боль его образумит? Может, боль вернет все на свои места?

Но мир вокруг, такой ярко-красный и пронзительно-синий, и не думал исчезать. Тюльпинс зажмурился: никогда в Сорок Восьмом не видел он такого яркого солнца, такого безоблачного, звенящего неба. От буйства красок резало глаза, от страха сбивалось дыхание.

Тюльпинс медленно поднялся на ноги, распрямился. Конечно, он слышал о колдовстве, знал, что такие штуки бывают, но никогда не думал, что это может произойти с ним. Кто утащил его из родного города? Кого наказать за столь злую шутку?

А красная трава все шелестела кисточками и оставалась совершенно безучастна к бедам молодого господина. Тюльпинс завертел головой и наконец разглядел две фигуры вдалеке.

– Э-эй! Эй, вы! – позвал парень негромко. Он ведь был не позорным бедняком, чтобы орать во все горло.

Но незнакомцы шли вперед, к покатому холму, что высился вдалеке, и не обращали внимания на крики Тюльпинса. Парень возмущенно надул щеки, готовясь расплакаться. Но не бежать же ему по острой траве босыми ногами за этими людьми? Молодой господин обернулся и невольно сглотнул. Бескрайняя степь простиралась за его спиной, и конца ей не было видно. Размеренный шепот травы, задетой ветром, показался парню зловещим.

Тюльпинс подпрыгнул на месте, неловко вскрикнул, даже похлопал в ладоши. Но путники его не слышали и преспокойно продолжали свой путь. Тогда Тюльпинс побежал. Он не сдерживал слез досады, не молчал, когда колючки впивались в его нежные ступни.

Незнакомцы, заслышав повизгивания и стоны, остановились. Когда они обернулись, парень повалился на траву, тяжело дыша и прижимая руку к правому боку. Он уже и не помнил, когда бегал последний раз. Бегал ли он вообще хоть раз в своей жизни? Господам бегать не положено, господам положено вальяжно шествовать, и к этому его приучали с раннего детства.

– Эй, парень, ты в порядке? – Над Тюльпинсом нависло темное лицо, заслоняя собой солнце. Косматая борода едва не коснулась лба молодого господина, и он брезгливо взвизгнул.

– Не прикасайтесь ко мне, грязные мерзавцы!

Тюльпинс сел и быстро оправил халат. Ступни его нещадно саднило, он взмок так, что стал сам себе противен.

– Э, парень. – Крепкая рука сжала покатое плечо. – Ты в словах поосторожнее был бы, а?

Парень с рыжеватой щетиной на щеках разгневанно сверкнул глазами и поправил широкополую соломенную шляпу.

– Ну, Кай, отойди. Видишь, не про наше число люди нас посетили. – Бородатый старик подмигнул парню в шляпе, и они отошли от Тюльпинса.