Виктория Полечева - Тюльпинс, Эйверин и госпожа Полночь [litres]

Мальчик замолчал, видимо, памятуя о недобрых событиях. И тишина продлилась бы долго, ибо мудрые люди могут предаваться воспоминаниям часами. Но тут живот Тюльпинса, устав терпеть лишения, взвыл со страшной силой. Старейшина мотнул головой, отгоняя призраков прошлого, и продолжил:

– Суйли сбежал, его не заботило, что будет дальше. Жизнь по всему Хранительству рушится, а он и носа не показывает, как последний трус.

– Н-но почему он сбежал? – Тюльпинс восхищенно всматривался в бледное личико мальчишки. Прежде только Кайли рассказывала ему такие чудные истории, но все они были лишь сказками, а эта – явью. И оттого мурашки бежали по коже.

– Я не хотел в это верить, но, кажется, он влюбился. Так сильно, как только мог. – Старейшина развел руками, словно эта причина не нуждалась в дальнейших пояснениях. – Хотя что еще могло затмить разум всесильному человеку, живущему вторую сотню лет? Только любовь. Я догадывался, куда он мог сбежать, но все же ничего не сказал…

– Если все рушится… Если все страдает… – Тюльпинс закусил губу. – Почему вы не выдали его Верхним?

Мальчишка вновь уставился на небо, глаза его бесцельно блуждали по всполохам звезд.

– Может, втайне хочу, чтобы все закончилось. – Уголки рта Старейшины тронула легкая улыбка. – Когда живешь больше сотни лет в теле хилого ребенка, конец всего – единственное избавление.

Тюльпинс сглотнул и сдавленно спросил:

– Но почему не изберут нового Хранителя?

– Искра жизни – особый кристалл, способный избрать Хранителя, – просыпается только тогда, когда прежний Хранитель умирает. Как правило, это происходит раз в сто лет. Срок истекает всего через несколько месяцев, но Суйли может прожить и дольше, а Искра без нового Хранителя и вовсе зачахнет. Не знаю, как проживет остальное Хранительство, но от деревеньки нашей к тому времени ничего не останется. Идем. Я напишу ему письмо, пусть узнает, что станет с его домом из-за легкомысленных выходок. – Старейшина презрительно усмехнулся. – Отправишься сегодня же.

Тюльпинс сглотнул, когда холодные глаза коснулись самой его души. Слова Булутура не были просьбой, это был приказ, которого нельзя ослушаться.

– А как я найду его? Я ведь не знаю, кто мог нарисовать эту открытку. Конечно, в нашем городе есть колдуны, но не могу же я подходить к каждому и спрашивать…

– Дарина Кватерляйн. Одно время он увлекся ею, но я думал, что это глупости…

Тюльпинс даже воскликнул от неожиданности. Конечно же, он знал госпожу Кватерляйн и даже какое-то время водил дружбу с ее сыном, Бэрри. Но в их доме жил кое-кто еще. Яркие глаза его всегда страшили Тюльпинса, а голос и манера говорить резко и повелительно вгоняли в ступор. Мистер Дьяре!

– Вижу, ты его знаешь?

– У него лиловые глаза, усы…

– Неважно, как он выглядит, – отрезал Старейшина. – Верхние потому и не могут найти его: он любого может заставить видеть только то, что ему нужно. Дело в другом. Ты должен чувствовать подобных себе. И по лицу вижу, что именно так оно и происходило. Вставай, не будем медлить.

Старейшина поднялся с земли, помог встать на ноги кряхтящему Тюльпинсу: у того ужасно затекло все тело. Булутур быстро отыскал тропинку и поманил парня за собой. Но шел он медленно, с трудом успевая следить за белой рубашонкой, мелькающей между ветвями. Его вело в стороны от тяжелых мыслей, лес кружился вокруг с огромной скоростью. Он входил на поляну молодым господином из Сорок Восьмого, лишь отдаленно ведающим о Хранителе и жизни таинственных Верхних. Но теперь все изменилось: его нарекли колдуном, доверили сделать нечто важное. То, от чего зависят жизни. Осознание этого пугало и пьянило одновременно.

Тюльпинс не запомнил, как он вновь оказался на деревянном крыльце. Он уселся на ступеньки, прижавшись гудящей головой к дверному косяку, и крепко уснул и очнулся, лишь когда маленькая ручка требовательно потрясла его за плечо, а голос велел:

– Бери. И не смей отдавать это никому, кроме него. Обязательно убедись, что рядом никого нет, это очень важно.

Тюльпинс протер глаза: тьма уже заметно поредела, воздух стал влажным и прохладным, скоро рассвет. Парень взял из рук Старейшины сложенный пополам листок из грубой шероховатой бумаги и убрал его за пазуху.

– Ну же! – Мальчик нетерпеливо потряс руками. – Иди!

Словно откликаясь на возглас Старейшины, с ветки вспорхнула крупная птица и, заклекотав, полетела над лесом.

– Я… я н-не знаю как.

Булутур нахмурился и приложил пальцы ко лбу.

– Просто делай то, что делал, – раздраженно сказал он. – Попытайся повторить.

Тюльпинс послушно закрыл глаза, заранее зная, что ничего не выйдет. Он силился перенестись хотя бы мыслями в свою комнату, но та расплывалась перед его глазами акварельными пятнами.

– Не выходит, – буркнул молодой господин.

– Пробуй еще! Давай же, увалень! Неужели ты ни на что не способен!

Тюльпинс закусил губу и вновь зажмурился. Ни-че-го.

– Пробуй еще и еще! От этого так много зависит, понимаешь?! – Старейшина гневно сверкнул глазами.

– Я п-понимаю, что я очень устал. – Тюльпинс поднялся на ноги и пошевелил затекшей шеей. – Я понимаю, что вы оставили гостя без приличной… да что уж там! Без какой-либо еды! А еще без отдыха, да! И знаете, может, вам там хоть сто тысяч лет, но с порядочными людьми обращаться вы так и не научились! Прошу прощения, но я намерен продолжить разговор тогда, когда сам буду к нему расположен.

Тюльпинс кивнул и направился к мосту. Старейшина лишь прорычал что-то невнятное, но останавливать парня не стал.

Оказавшись на другой стороне реки и удостоверившись, что Булутуру его не видно, Тюльпис пнул кочку. А за ней еще и еще одну.

– Как! Это! Возможно! – кричал парень, не собираясь останавливаться. – Что! За! Дурацкое место! Дурацкий сон! Все! Все! Все! Все дурацкое! А виновата во всем матушка и ее дурацкий клавесин! Не грохнул бы он! Ничего! Бы! Не было!

Наконец молодой господин порядком запыхался. Он навалился плечом на стену ближайшего дома, пахнущую терпкой смолой, и в голос разрыдался. До жилища Сатрана оставалось пройти несколько сот шагов, да вот кто его там ждал? Ни свежей постели, ни мягкой подушки…

– Эй, парень, ну хватит канючить! – Голос старика прозвучал как скрип сосновой ветки на ветру. – Пойдем. Поешь да спать ляжешь. Мне вставать уже скоро! Ну, давай!

Тюльпинс быстро вытер засаленным рукавом лицо и медленно побрел за стариком. Он смотрел на свои ноги, обмотанные обрывками халата, и чувствовал, что может уснуть на ходу. Вот сделает шаг, один, другой. А на третий повалится на землю, и никто его не сможет поднять.

– Ну, парень, пришли. Иди, там Кай тебе молока нальет. А я пока скотину открою. Пущай пасется, раз уж я встал.