Виктория Полечева - Тюльпинс, Эйверин и госпожа Полночь [litres]

– Думаешь, я шучу?

Молодой господин хотел вновь ответить что-то едкое, но замер, открыв рот. Холодные глаза смотрели устало и спокойно. Такие глаза бывают только у глубоких стариков, не у детей. Не шальные искорки юной веселости играли в них, а горел свет самой мудрости и величественной зрелости.

– Но… но если ты – Старейшина… – Тюльпинс сглотнул. – Почему ты тогда не пригласил меня в дом?

– Там слишком тесно, тебе бы не понравилось. – Мальчик зашагал дальше. – К тому же было слишком рано.

– Но ты велел Каю привести меня как можно скорее!

– Верно. Чтобы ты не мешался у них под ногами. Им от таких капризных гостей тоже отдых нужен.

Мальчик замолчал, и Тюльпинс не стал больше ничего спрашивать. Он пробирался сквозь заросли по узкой тропинке за невесомой, почти призрачной фигуркой и пытался уверить себя в том, что еще не выжил из ума.

Наконец они выбрались из густой чащи на маленькую полянку. Мальчишка остановился и погасил фонарь. Только белую рубашонку было видно в кромешной тьме да черные росчерки тонких ветвей, нависших над головами.

Старейшина улегся на землю и приказал Тюльпинсу:

– Ложись.

Парень, не помня себя от усталости, с удовольствием лег рядом с мальчишкой и прикрыл тяжелеющие веки. Сознание его тут же ухнуло в вязкую бездну сна, но легкое прикосновение Старейшины и его тихий голос уже призывали проснуться.

– Привык к темноте? Теперь уж можно. Смотри.

Тюльпинс с трудом открыл глаза, силясь не уснуть, и ахнул от удивления. Блестками, брошенными на иссиня-черное покрывало, мерцали над ним звезды. Они складывались в причудливые фигуры, плыли в немыслимую даль встревоженной рекой, манили и устрашали безызвестностью. Никогда прежде Тюльпинс не видел столь потрясающего зрелища: на небе Сорок Восьмого изредка вспыхивала одна жалкая звездочка, но и ту быстро заслоняли облака.

– Не дышишь? – спросил мальчишка одобрительно. – Хорошо. Значит, еще не все потеряно. Тот, кого чаруют звезды, не может быть слеп душой.

– Ты меня сюда для проверки тащил? – Тюльпинс усмехнулся, устраиваясь удобнее.

– Да. И если вдруг ты пришел сюда с недобрыми мыслями, то без меня не сможешь выбраться. Так и останешься в лесу, пока дикие звери не спасут тебя от жажды и голода.

Тюльпинс сглотнул, взволнованно проведя ладонью по шее. Сонливость мигом улетучилась.

– Я вообще не намеревался сюда приходить, – поспешил объяснить он, ловко прихлопывая комара на щеке. – Все вышло случайно. И… мне нужна помощь.

Старейшина и не думал задавать вопросов, а потому Тюльпинсу пришлось продолжить:

– Я просто закрыл глаза, находясь в своей спальне. А открыл их уже посреди степи с красной травой.

Мальчишка сел, поджав колени к подбородку и обвив их тонкими руками. Теперь, когда глаза Тюльпинса привыкли ко тьме, он без труда заметил, что Старейшина дрожит.

– Тебе холодно?

– Нет, – отрезал мальчик. – И называй меня Булутур. Ты знаешь, откуда ты?

– Что?

– Лейним? Да, кажется, Лейним. – Мальчишка с жадностью всматривался в лицо молодого господина, но тот продолжал лишь недоуменно хмуриться. – Идет. Значит, ты ничего не знаешь. Тогда расскажи, почему именно это место? Разве ты уже бывал здесь?

Тюльпинс дернулся, отгоняя скачущее насекомое от лица.

– Нет. Но видел его на рисунке… У нас в городе такие яркие цвета можно встретить только в чьих-то одеждах. Ну или в садиках, если уж на то пошло. А на том рисунке не было солнца, но от него исходил жар, понимаешь? Словно вся картина – само лето. А в Сорок Восьмом всегда очень прохладное лето…

– Сорок Восьмой? – Булутур вскинул голову. – Ты из Сорок Восьмого?

Тюльпинс поерзал на месте. И что Старейшине не понравилось в названии города?

– Да, из Сорок Восьмого, – с вызовом ответил молодой господин. – А что?

Мальчишка уткнулся носом в колени и замер. Тюльпинс тоже сел, беспричинная тревога поднялась в его груди, он взволнованно сглотнул, чувствуя, что сейчас узнает что-то важное. Что-то способное изменить его жизнь навсегда.

– Тьяльде. На своей родине я звался тьяльде, но Верхние зовут меня Мастером над старостью. Колдуны из этого Хранительства, по-местному – таусы, Мастера над иллюзиями. Я не знаю, как бы величали тебя жители Лейнима, но для Верхних ты – Мастер над расстояниями. Ты тоже нездешний.

Луна выплыла к центру неба, и теперь ее света хватало, чтобы видеть, как меняется лицо Булутура. Мальчишка кривовато усмехнулся и провел ладошкой по коротким волосам, видя удивление, отразившееся на лице его гостя.

– Ты не понимаешь, зачем я тебе это сказал? Ты тоже колдун, парень. И тебе давно надо было об этом знать.

Тюльпинс облизал полные губы и запустил руки в волосы. Он, конечно же, не сомневался, что мальчишка в какой-то степени безумен. Нужно было бы расхохотаться или, может быть, накричать на глупого Старейшину за столь нелепые обвинения. Да вот только желание, чтобы все сказанное оказалось правдой, затрепетало в груди жгучим огоньком.

– Ты прямо сейчас можешь вернуться домой. – Булутур потер лоб, словно его мучили головные боли. – Наверное, я даже мог бы кое-чем помочь… Но ты должен сказать мне правду. Он велел тебе найти меня? Он там?

– Он? Кто он?

– Суйли. – Мальчик подался вперед, вновь вглядываясь в лицо Тюльпинса, но тот лишь удивленно вскинул брови: это имя было ему незнакомо. – Хранитель? – дрогнул от волнения голос Булутура. – Он сейчас в твоем городе?

Тюльпинс лишь пожал плечами, невольно отодвигаясь от сумасшедшего мальчишки. Старейшина по-детски звонко расхохотался, запрокинув голову. Отсмеявшись, он отер с глаз слезы и шумно выдохнул.

– Да уж, прости меня. Просто это все так смешно, что не могу подобрать слов… Позволь, я расскажу тебе небольшую историю.

Тюльпинс коротко кивнул, давая понять, что готов слушать. Он сам себе дивился: желудок его был пуст, камни и сухая хвоя впивались в тонкую кожу через пижаму, а он всерьез заинтересовался чудной историей, которую ему должен поведать великовозрастный мальчишка.

– Я попал сюда еще младенцем. В этой глухой деревне мне повезло обзавестись другом – родился он всего на пару лет позже меня. Я был молчаливым, а он болтал без умолку, я был хилым и слабым, а он слыл первым силачом. Но нас сблизило рисование. Я делал угольками наброски, а он заливал их толстым слоем ярких красок. – Булутур уставился на ствол дерева позади Тюльпинса и улыбнулся. – Его картины всегда были средоточием солнца. Словно лучи вместо красок размазывал. – Мальчишка многозначительно посмотрел на молодого господина. – Когда ему не было и пяти, Суйли научился дурачиться со зверюшками… Легко заставлял делать их то, что ему хочется. Нас это забавляло. Но годы шли, он рос, а я набирался опыта. Пока он крепчал, я впитывал знания. И когда ему минул двадцать один год, а мне все еще не было десяти, мой друг начал вытворять разные вещи не только со зверушками, но и с людьми. Он мог заставить любого видеть то, чего нет. Он создавал такие искусные миражи, что вся наша деревня чуть не сошла с ума. Тогда прежний Старейшина изгнал его, велел не возвращаться, пока не научится пользоваться силами. Минуло полвека, и он вернулся. Да только нашел он в своих странствиях еще один дар… – Мальчишка испытующе посмотрел на Тюльпинса, а потом отвел глаза, видимо, решив опустить кое-какие подробности. – Силы его многократно возросли. Он стал Создателем. Мастером над всеми. Он мановением руки мог отнять жизнь, разрушить ее до основания и тут же создать ее из ничего, – распалялся Булутур. – Конечно же, наша деревенька стала мала для Суйли, и он отправился в город Верхних, чтобы стать Хранителем. Пришел год отбора, прежний Хранитель умер, и мой друг занял его место. Он должен был раз в десятилетие в течение ста лет отдавать крупицы своего могущества на благо Хранительства, должен был поддерживать жизнь во всем, что нас с тобой окружает. Так все и было, и Суйли девять раз приходил в город Верхних, чтобы жизнь Хранительства могла продолжаться. Оставался последний раз, десятый…