Виктория Полечева - Тюльпинс, Эйверин и госпожа Полночь [litres]

– Мистер Тваль!

– Так, миленький господин из Сорок Восьмого! – Голос мужчины стал ласковым, но никто не мог видеть его лица, потому что карету до края затопила кромешная тьма. – Вот так встреча, вот так встреча!

– Эй, Красавица, да это ведь Камеж-путник! Ты сбрендил, что ли? Какой он тебе мистер?

– Не горячись, Кай. В каждом городе меня зовут по-разному.

– Это потому, что городские – дураки. А тут не город, да, Камеж? И это твое настоящее имя, правда? Старейшина ведь говорил, что ты из наших.

– Я из всехних. И из ваших, коли у вас так говорят, и из других, ежели там так думают. Вы мне скажите, чего этот миленький господин делает здесь? И как вас угораздило, в самую грозу-то, а?

– Не время ей еще приходить, Камеж, – прошептал Кай, пытаясь выглянуть в щелку. Но в глаз его тут же налетело песка, и он громко выругался.

– Стало быть, чаще они теперь ходят, так? М-да… – Камеж причмокнул пухлыми губами. – Ладно, поехали к деревне. Стихает.

Камеж отклонился и опустил рычаг над дверью. Карета по-кошачьи заурчала и двинулась медленным ходом к холмам.

– Много рыбы наловили, Кай? Мне в этот раз очень много понадобится.

– Ну, надо будет, еще наловим, – приосанился парень. – А куда столько-то, Камеж? На что?

– Да вон в городе их есть одна госпожа… бал закатывает. Это праздник такой. Когда на него уйма всего тратится, а зачем это нужно – никому не понятно.

Карета скрипнула, закачалась на кочке, но устояла. Камеж потянул за другой рычаг, что прятался под его креслом, и карета двинула дальше чуть быстрее.

– Госпожа Полночь. Самая влиятельная госпожа нашего города, – поспешно вставил Тюльпинс. – Она близкая подруга моей матери, между прочим.

– Ох, не сказал бы я, что у Полуночи есть близкие друзья, ну да ладно. – Камеж прочистил глотку. – Одним словом, все Хранительство уже объездил, устал до смерти.

Тюльпинс хотел еще похвалиться тем, что знает Полночь с младенчества, но вдруг утих. Он даже не ожидал, что новости из родного города доставят ему столько радости. А что матушка? Не сошла ли с ума, не стало ли ей дурно от горя? Тюльпинс подивился, что подумал о матери только второй раз за все это время. Даже когда лихорадка снедала его тело, он вспоминал о детстве, о любимом рояле, о высокой траве. Но не о матери… Опротивевшие всхлипывания ее так ясно всплыли в памяти молодого господина, что он невольно скривился. Может, не стоит ему возвращаться? Раз уж к самому родному человеку он чувствует только отвращение.

– Эй, Красавица, – Кай ткнул острым локтем в пышный живот Тюльпа, – чего скис? Закончилось все, слышишь? Не бойся.

– Да, миленький господин, взбираемся на второй холм. Моя карета знатно по горам ползает, не зря столько двилингов за нее отвалил.

– Мистер Тваль, а вы… вы ведь за мной?..

Но карета остановилась, не дав Тюльпинсу договорить. Дверь отворили снаружи, и внутрь сунулась косматая голова Сатрана.

– А я навстречу вам вышел, как гроза кончилась! Уж думал, не успели ребята!

Сатран отошел от прохода, и Камеж выбрался наружу. Лицо его сразу же засветилось от теплой улыбки.

– Ну, здравствуй, друг! Ох, как ты быстро стареешь! Что говорил я тебе в нашу прошлую встречу, а?! Не старей, друг! Поживи еще, пожалуйста!

– Ну, давай, давай, не при детях. – Сатран по-дружески хлопнул Камежа по плечу и отстранился. Но лицо его лучилось такой же теплой радостью, а улыбка собрала немало морщинок вокруг глаз.

Когда они спускались с третьего холма, Тюльпинс чуть отстал и позвал Кая, мучительно краснея. Парень, удивленный смущенным видом молодого господина, подошел.

– Кай, ты спас мне жизнь. Я этого никогда не забуду, правда. Я… – Тюльпинс протянул пухлую ладонь. – Спасибо. Ты ведь и сам мог погибнуть.

– Не знаю, как у вас, городских, принято, да вот только деревенские друг друга не бросают, так-то! – Кай словно не заметил протянутую руку и вместо рукопожатия крепко обнял Тюльпинса.

На душе у Тюльпа сразу потеплело. Никогда у него не было такого друга, никогда ему прежде не казалось, что хоть кто-то кинется его спасать. Ради денег его матери – пожалуй. Но не ради его самого, ни на что не годящегося увальня. Даже Самсел был слишком слаб и труслив для такого поступка.

После обеда пришла Ниса. Она тащила на себе такие тяжелые мешки, что Тюльпинсу даже стало страшно: уж не сломается ли? Но тонкая девочка не думала о том, что совершает что-то невероятное. Видимо, ей никто не говорил, что дети чего-то не могут, вот и работала она наравне с двумя взрослыми мужчинами.

В мешках Ниса принесла муку. И пока Кай разделывал рыбу, а Тюльпинс пытался подавить приступы тошноты, она напекла хлеба и пирогов. Тюльп замечал, как изредка застывает она, разминая поясницу, как бледнеет ее лицо, когда достает она из печки тяжелый брус хлеба, как трясутся от усталости ее тонкие ручки. И только сейчас осознал он, что Амила – служанка из его дома – немногим старше Нисы. А дел порой ей приходится переделать больше. Что ж, выходит, и Амила так устает? Выходит, не так просто ей живется в господском доме?

Поздно вечером, когда песни Сатрана и Камежа стихли, а очередная буря прошла мимо, Тюльпинс вышел на улицу попрощаться с лесными звездами. Они с каждым часом разгорались ярче и ярче, и в два часа пополуночи нельзя было найти ни кусочка черного неба: все оно искрилось разноцветными блестками.

Тюльп сидел на крыльце долго-долго, запрокинув голову, пока не расслышал возмущенные голоса из дома. Парень осторожно встал и шагнул чуть левее, оказавшись около небольшого окошка.

– Хоть и друзья мы с тобой, Сатран, но не возьму я его… Сколько товара вместо него влезет в карету, а? Ты об этом не думал? Туша жирного кабана и то поменьше будет! Ты мне рыбу готовь, через пару часов уже в путь двинусь.

– Камеж, ну забери ты его… Что мне прикажешь, прибить его, что ли? Он ни на что не годится, Камеж! Он в речке чуть не утоп, пришлось с ним нянькаться. Так уж я надеялся, что сам помрет, да Кай велел за ним ухаживать… Добрый у меня сын, тяжело ему в жизни будет, ох тяжело… Потом дурак этот траву порывался косить, я уж думал, хоть какая польза от него, а он… Коль не ты, и себя б сгубил, да и Кая моего. А что я без Кая? Ничто, сам знаешь… Забери его, Камеж, а? Ну Хранителем непутевым тебя заклинаю! Не справиться мне с этим увальнем, погубит он нас!

Тюльпинс вжался в стену и до боли закусил губу. Но больнее жгло где-то в груди, там, где, матушка говаривала, сидит его большое сердце. Большое… и бесполезное, как он сам. Щеки Тюльпа уж совсем намокли от слез, а они все текли и текли, отмеряя его новый путь. Не благородного господина из города Сорок Восемь, а ни к чему не годного увальня.

Пока в ушах Тюльпа звенело, разговор кончился. Пошатываясь, молодой господин перешел через мостик и забарабанил в дверь Старейшины изо всех сил. Открылась она, как ни странно, сразу.