Виктория Полечева - Тюльпинс, Эйверин и госпожа Полночь [litres]

Тюльпинс наконец смог сфокусировать взгляд на лице Путника. Лихорадочный румянец и блеск хитрых глаз выдавали крайнее волнение, и Тюльп сокрушенно подумал, что если бы он не был в столь безвыходном положении, то ни за что бы не доверился этакому пройдохе.

– Чего вы хотите, мистер Тваль? Вы ведь знаете, что у м-меня нет ни единого двилинга. Но моя мать…

– Да-да, ваша мать… – Путник быстро облизал губы и поиграл бровями, чем еще больше насторожил Тюльпа. – Ваша мать, безусловно, одна из самых влиятельных фигур Сорок Восьмого. Но мне нужны гарантии. Одна маленькая подпись под договором… Ваша мать ведь уважает бумаги, правда? Им совершенно невозможно соврать.

– М-да, п-пожалуй. – Тюльпинс нахмурился. – Без бумаг моя матушка может отказаться платить, вы п-правы. Меня, безусловно, она любит больше всего, что есть в Хранительстве, но свои деньги, как мне кажется, она любит не меньше… Я подпишу бумагу, мистер Тваль. Ведите меня к своему другу.

Путник так широко улыбнулся, что по спине у Тюльпа пробежал холодок. Но разве мог он сейчас хоть что-нибудь сделать вопреки мистеру Твалю?

Дверка кареты автоматически распахнулась, и Тюльпинс увидел город шатров: всех видов и мастей, они заполняли небольшую площадь. Между шатрами сновали музыканты с чудными барабанами, а пьяницы, усевшись прямо на землю, пели похабные песенки. Старухи раскладывали карты и кидали кости, а молодые девицы в узких платьях разносили снедь в плетеных корзинах. М-да, уж такое общество точно не обратит внимания на господина в потрепанной пижаме, тут нечего и беспокоиться.

– Ну-с, мой друг совершенно серьезный человек. Он, конечно же, не живет ни в одном из этих шатров. Так что нам с вами туда, за площадь. Да-да, вон к тем милым домишкам.

Тюльпинс недоверчиво поднял бровь, завидев кривобокие развалюхи, которые Путник назвал милыми. Выложенные из соломы и серой глины, крытые жесткой длинной травой, они не производили приятного впечатления. Словно выстроили их недавно, да только вот неясно зачем: жить в них, как казалось со стороны, совершенно невозможно.

Но Путник крепкими пальцами схватил локоть Тюльпа и поволок его сквозь толпу, нашептывая на ухо, какими достопримечательностями обладает город развлечений. Тюльпинс, еще не совсем придя в себя, решительно ничего не понимал.

Домик, в котором жил «совершенно серьезный человек», разместился на самом отшибе. Возле него стояли два высоких и до того несуразных парня, что казалось, выделаны они из грубого серого камня. Да вот только мастер, пытавшийся придать им человеческие формы, был пьян или вовсе безрук, а оттого лица их вышли плоскими, носы – скошенными, а плечи – практически квадратными.

– Я к господину Фату, – низко поклонившись, пролепетал Путник. Тюльпинса он вынудил проделать тот же ритуал, хоть парень был от него не в восторге.

Внутри домишко оказался еще уродливее, чем снаружи: голые, криво вылепленные стены, покосившийся стол с кипой бумаг и пол из прогнивших досок, сквозь который пробивались тонкие побеги синевато-зеленого растеньица.

За столом сидел господин с землистого цвета лицом и плотно сжатыми тонкими губами. Видавший виды парик на его голове покосился, потертое жабо местами порвалось, но господин делал вид, что так и должно быть, и, вероятнее всего, все в округе ему верили.

– Господин Фату! – Путник поклонился так низко, что едва не коснулся носом земли. – А вот и я! Я отправлял вам весточку о достопочтенном молодом господине из города Сорок Восемь, помните?

– Ах, конечно, конечно! – Господин Фату перегнулся через стол и протянул тонкую, изящную ручку Путнику, и тот ее с жаром потряс, а потом и Тюльпу, который слегка ее сжал: все же доверия обнищавший господин ему не внушал.

– Итак, ваша бумага, по которой госпожа Энли обязана выплатить мистеру Твалю тысячу двилингов за возвращение господина Энли, я полагаю? – Мастер по бумагам елейно улыбнулся, и его тонкие седые усики неприятно дернулись.

– О, мне еще нет семнадцати, господин Фату. П-пока меня следует называть только по имени: господин Тюльпинс.

Господин Фату взмахнул широким рукавом рубашки и выудил оттуда очки в тонкой оправе. Он поднял со стопки бумаг верхнюю и придирчиво перечитал:

– Ох, вы правы! Я оформил все именно так, как вы сказали! Ну, вот же… так… так… Госпожа Энли… мистеру Твалю… за господина Тюльпинса… – Лицо господина Фату просияло. – Да, именно так! Документ нуждается только в вашей элегантной подписи!

– Давайте, молодой господинчик. – Путник сунул в пальцы Тюльпа перьевую ручку и нетерпеливо подтолкнул его вперед. – Минутное дело!

Тюльпинс застыл над пожелтевшей бумагой, пытаясь разобрать хотя бы слово, но Путник внезапно взвыл:

– Сколько времени?! Нет, сколько, вы говорите, времени?! – Путник схватился за голову. – Молодой господин, мы ужасно опаздываем! Подписывайте скорее, иначе мы опоздаем на корабль, и в город Сорок Восемь нам будет не поспеть!

– Что? – Тюльпинс недоуменно уставился на проводника. – Нам требуется еще п-п-пересечь море?

– Уйму морей! Просто уйму! – Глаза Путника расширились от ужаса. – Ну же, подпишите, а потом я вам обо всем расскажу!

Тюльпинс, проигнорировав тревожную лампочку, мигающую в его мыслях, наградил престранную пожелтевшую бумажонку изящным росчерком.

Путник расхохотался, а господин Фату тут же велел молодому господину ожидать снаружи. Мол, есть еще некоторые приватные финансовые дела, которые не терпят отлагательства и присутствия посторонних.

Тюльпинс угрюмо поклонился недогосподину, а потом и его охране: все-таки его не покидала мысль, что состоявшаяся письменная договоренность еще сможет доставить ему некоторое беспокойство.

Сквозь шумную площадь и извивающиеся в танце тела Тюльпинс протиснулся к карете Путника и сел на неубранную подножку. Он удивленно осматривал стального цвета небо и мелкие крупинки, сыплющиеся из облаков. Стало быть, уже наступила зима? А в Сорок Восьмом, наверное, сейчас начинаются самые жаркие приготовления к балу госпожи Полуночи: несказанного размаха событие происходило лишь один раз в три года, и пускали туда только избранных. В прошлые разы Тюльпинс был еще очень мал, но сейчас он обязательно получит приглашение на пиршество. Осталось только найти спутницу, не идти же с престарелой мамашей. Хотя и она, к сожалению, наверняка будет там.

– Умирать в одиночестве страшно.

Тюльпинс встрепенулся и недоуменно уставился на мужчину в высоком цилиндре. Незнакомец стоял против солнца, и лицо его удавалось рассмотреть с большим трудом.

– Вы это мне, п-простите? – Тюльпинс поднялся на ноги и кивнул в знак приветствия.

– Эй, можешь не разыгрывать этих сцен. Я не держу на тебя зла.