Борис Камов - Сумка Гайдара

— В ноябре 1955 года.

* * *

Володи не стало через десять с половиной лет после Победы. Погиб человек, обронивший фразу: «Понадобится — найдем». Последний свидетель. Возможно, единственный, кто мог сказать: «Пойдемте, я провожу вас к тайнику». Или: «Я не знаю, где тайник, но однажды я возвращался домой и случайно приметил между деревьями отца. Он стоял, наклонившись, с маленькой саперной лопаткой. Наверное, я смог бы узнать это место».

Что это: трагическая случайность или преднамеренное убийство?

Сохранился предвоенный снимок: парнишка лет четырнадцати в фуражке с матерчатым козырьком, натянутой на самые уши. Округлое лицо. Тяжеловатый подбородок. Отважные глаза. От смущения, что его снимают, Володя слегка втянул голову в плечи. И по сигналу фотографа замер, как перед прыжком.

Фотографировался Володя в Каневе, в день поступления в местный педагогический техникум. Мечтал он, конечно, о другом: хотел стать летчиком, полярником, водолазом, в крайнем случае — подводником.

Но в Лепляве не было аэроклуба, не было и парашютной вышки, а для военных, летных и всяких морских училищ он был еще просто мал — четырнадцать лет. Учить же его в школе дальше отец не мог — семья большая, трудно. И Володя после семилетки тоже согласился пойти в педагогический техникум — как Вася.

Учился Володя легко. У него была золотая память. Услышанное запоминал до последнего слова, поэтому не любил записывать, не терпел конспектов, отчего порой в училище возникали недоразумения.

Но Володе нравилось возиться с малышами. Он отлично пересказывал прочитанное и передавал увиденное. И было очевидно, что из него вырастет хороший педагог.

4 октября 1941 года Володя Швайко стоял на посту неподалеку от барака лесничего и следил за тропой из Озерищ. А его брат Василий метрах в пятидесяти от другого угла дома наблюдал за дорогой из деревни Хоцки.

Отец предупредил мальчиков:

— Придут военные. Вы их встретите, проводите в дом и тут же вернетесь на свой пост. Глаз с дороги не спускайте — не ровен час, нагрянут немцы или полицаи.

Однако никто не шел. Утомясь стоять без толку, Володя уселся на удобный пенек, надвинул поглубже фуражку, поднял воротник пальто и принялся мысленно пересказывать сам себе книгу, которую недавно прочел, — роман Роберта Льюиса Стивенсона «Остров сокровищ».

Хорошие книги попадали в дом редко. Пересказывая, Володя продлевал удовольствие и заодно кое-что менял в событиях произведения и поступках героев, поэтому каждый роман он помнил в том виде, как его сочинил писатель и еще в двух-трех улучшенных вариантах — как сочинил бы он сам.

Сидя на удобном пне и чувствуя спиной широкий, пахнущий смолою ствол шершавой ели, Володя размышлял о том, что на месте Джима никогда бы не доверил набирать экипаж судна болтуну Трелони, который оказался разиней и в экспедицию на поиски сокровищ набрал одних пиратов.

Жестоко осудив за ротозейство сквайра Трелони и уже собираясь детально разобрать другие допущенные ошибки, Володя неожиданно услышал совсем близко от себя осторожные, крадущиеся шаги.

Военные гостили в доме каждый день. Окруженцы, которые уже уходили из этих мест к линии фронта, сообщали тем, которые здесь только появлялись, где живет лесник, который кормит, дает ночлег в сарайчике и показывает безопасную дорогу.

Но было известно и другое — военные проявляют деликатность. Договариваются, чтобы больше пяти-шести человек в один вечер в дом лесника не приходило, и даже устанавливают очередь.

А сейчас — Володя слышал это по множеству шагов — к дому направлялся целый отряд. Люди ступали осторожно, тяжело и сдержанно дыша, боясь обнаружить себя раньше времени.

«Не те!» — пронзило Володю.

Мысли одна страшней другой понеслись в голове.

Отец ему доверил, а он не оправдал.

Сейчас темно. И маленькая Леля, которая сидит возле окна, чтобы поддерживать зрительную связь с братьями, уже ничего не видит. Подавать ей условный сигнал бесполезно. Бежать к отцу поздно.

И тогда, чтоб предупредить об опасности, Володя в отчаянии крикнул:

— Хальт! Кто идет?!

...Ни себе, ни брату он потом никак не мог объяснить, почему в его окрик ворвалось это грубое, пугающее слово, которое он сам впервые услышал вражеских солдат позавчера, когда часовые в тяжелых шлемах, с автоматами остановили его возле понтонного моста.

Возможно, подсознательно выкрикнутое в испуге лающее слово несло в себе психологическую хитрость: для немцев он был как бы свой, а в бараке должны были понять: идут чужие!

Володя не успел обдумать, что может последовать за его окриком, потому что увидел сразу штук двадцать разновеликих стальных зрачков, которые внимательно уставились на него из полутьмы. В него нацелились автоматы с круглыми дисками, самозарядные винтовки с коротким кинжальным штыком, немецкие шмайссеры и револьверы самых различных систем. Володя догадался, что через секунду весь этот арсенал озарится на мгновение яркой вспышкой и что ему осталось напоследок только крикнуть что-нибудь красивое, как в фильме «Мы из Кронштадта».

Но ничего больше крикнуть он не смог. Он почувствовал, что у него остановилось дыхание, и непонятная сила сдавила ему грудную клетку.

Так уже однажды было, когда, купаясь в Днепре, он захотел нырнуть поглубже и, коснувшись дна, внезапно ощутил, что не хватает воздуха выплыть...

— Не во что больше поиграть? — как бы сквозь толщу воды услышал он строгий голос. И, словно вынырнув на поверхность, увидел в полутьме человека в кожаном пальто, на петлице которого поблескивали четыре шпалы, и еще нескольких военных. — Где здесь дом лесника? — спросил тот же полковник. — Мы сбились.

И Володя, опустив голову и кляня себя за рассеянность и глупость, провел гостей в комнату и вернулся на пост.

Минут через сорок послышались шаркающие шаги. Шел отец. Вообще он ходил легко и мог неутомимо пройти за день три-четыре десятка километров. Шарканье появилось недавно и всегда свидетельствовало о безмерной усталости.

— Идем, сынок, — ласково позвал отец. — Все пришли.

Отец стоял на ветру без пальто, в серой нанковой куртке, надетой поверх свитера, который был у отца один, и маме приходилось его часто стирать.

— А если немцы? — спросил Володя. После случившегося он предпочел бы остаться.

— Они сейчас ужинают, — серьезно сказал отец. — У них режим. И потом, немец не любит воевать в темноте.

Я это знаю еще по прошлой войне.

Пройдя длинным коридором, отец открыл дверь и легонько втолкнул мальчика в комнату. После мрака улицы и коридора Володя невольно прищурил глаза. Вместо малюсенького фитилька коптилки, которую обычно зажигали по вечерам, сберегая керосин, под потолком празднично сияла ослепительная двенадцатилинейная керосиновая лампа с белоснежным эмалированным отражателем. Вокруг нее плавали слоистые облака дыма.