Борис Камов - Сумка Гайдара

«— А давай-ка, Светлана, надень ты свое розовое платье. Возьмем мы из-за печки мою походную сумку, положим туда твое яблоко, мой табак, спички, нож, булку и уйдем из этого дома куда глаза глядят.

Подумала Светлана и спрашивает:

— А куда твои глаза глядят?

— А глядят они, Светлана, через окошко, вот на ту желтую поляну, где пасется хозяйская корова. А за поляной, я знаю, гусиный пруд есть, а за прудом водяная мельница, а за мельницей на горе березовая роща. А что там за горой — уж этого я и сам не знаю».

Он читал довольно долго, не сбиваясь, словно перед глазами у него лежал отпечатанный текст. Наконец остановился и опять спросил у братьев:

— Мальчики, а из какой это книги я сейчас читал?

— Вы прочли из рассказа «Голубая чашка», — ответил Вася, слегка обиженный пустяковостью вопроса.

— А кто написал «Голубую чашку»? — довольно равнодушно спросил сосед.

— Не знаете? — спросил Володя и даже укоризненно покачал головой, хотя ему показалось странным: помнит наизусть целые страницы, а кто сочинил, не знает. — Гайдар, вот кто!

— Да ну! — искренне удивился сосед. — Первый раз слышу. Судя по фамилии, он, видимо, родом из Кабардино-Балкарии или даже из Турции?

— Из Арзамаса он, — не выдержал Володя. — Настоящая фамилия его Голиков. Просто у писателей есть привычка перефамиливаться.

Володя обратил внимание, что в комнате снова наступила странная тишина.

Перестали звенеть алюминиевые ложечки в эмалированных кружках с кипятком. Испуганно скрипнул под кем-то рассохшийся табурет. И только гулко и неостановимо щелкали своим маятником ходики.

И в этом безмолвии, неторопливо оглядев веселыми, даже озорными глазами сперва довольного своим ответом Васю, а потом снисходительного Володю, Аркадий Петрович сказал:

— Вот я и есть Гайдар.

Но Володю было трудно провести:

— А если я помню наизусть, — ответил Володя, — «Капитанскую дочку», значит, я Пушкин?

Комната взорвалась хохотом. Сосед обиженно отвернулся. Володя его даже пожалел: «Ведь человек шутил для веселья».

— Дядечка, не серчайте, — попросил Володя соседа. — Я и на уроках, бывает, сболтну.

— Ладно уж, — со скорбным видом согласился сосед. — Пошутить нельзя. — Он разжал руку и положил рядом с недоеденной картошкой Володи темно-красную сафьяновую книжечку.

«Союз писателей СССР» — блеснуло золотом на мягкой коже обложки. В одно и то же мгновение Володя почувствовал радость и испуг.

Все снова глядели на него.

Неловкими пальцами, которые начали мелко дрожать, Володя раскрыл удостоверение. В нижнем левом углу он увидел фото соседа.

— «Гайдар — Голиков Аркадий Петрович», — вслух прочитал Володя.

На фотографии Аркадий Петрович был в такой же гимнастерке, что и сейчас. Только без ордена.

— Верно, — растерянно произнес Володя. — Здесь подпись Максима Горького.

— А теперь, гражданин, — строго и официально заявил Гайдар, — предъявите документ, что вы Пушкин!..

Володе показалось, что от хохота дрогнула печка, звякнули кружки на столе и закачалась над головою лампа.

Володя хотел обидеться: ну сколько можно?.. То его попрекают, то теперь над ним хохочут. Но вовремя догадался, что смеются не над ним. Просто радуются возможности посмеяться.

Гайдар смеялся громче и заливистее всех, вытирая рукой невольно выступившие слезы и благодарно переводя глаза с Васи на Володю. И опять Аркадий Петрович попытался пригладить Володины вихры, и снова у него ничего не получилось. И тогда он просто обнял Володю, прижал его к себе и, обращаясь к обоим братьям, произнес:

— Спасибо, ребята.

Вася продолжал неуверенно улыбаться, словно опасаясь: лишь только он поверит, что в комнате у них Гайдар, это окажется шуткой. А Володя, выпустив из пальцев сафьяновую книжечку, которая пошла из рук в руки вдоль стола, повернул голову и начал в упор разглядывать Аркадия Петровича.

Теперь, когда Володя знал, кто сидит рядом с ним на лавке, он совсем иначе воспринимал все детали облика своего удивительного соседа.

Володя опять обратил внимание, что у Гайдара пустые петлицы. Но тут же нашел этому объяснение: «А зачем ему шпалы или даже ромбы?.. Ведь он писатель!»

Володя хорошо разбирался в орденах. В этой комнате перебывали люди со всевозможными наградами. И парнишка знал: Боевое Красное Знамя и Красную Звезду дают за отвагу на войне. А Трудовое Знамя или «Знак Почета» — за большие успехи в работе.

Значит, орден свой Аркадий Петрович получил за книги, которые Володя не просто читал, а мог пересказать от начала до конца, — за «Школу», «Военную тайну», за «Судьбу барабанщика»...

От ордена с выпуклыми фигурками рабочего и крестьянки взгляд Володи скользнул к лицу Гайдара. Мальчик увидел старательно, однако неровно выбритые щеки (брился без зеркала?). Крупный рот с особенно полной нижней губой. При разговоре она оставалась почти неподвижной. Нос с широкими нетерпеливыми ноздрями, которые дрожали и раздувались, когда он смеялся. И припухшие от простуды и недосыпания глаза.

Володе снова показалось, что взгляд их всевидящ и проникает в глубь тебя. И у него мелькнула совершенно детская мысль: «Аркадию Петровичу уже не соврешь. И ничего от него не скроешь. Он сразу увидит... А зачем же врать? — удивился вдруг Володя. — Ведь ему можно сказать всю правду. И он поймет. Другие взрослые забывают. А он, наверное, помнит, как сам был мальчишкой».

И Володя спросил:

— А это верно, что «Школу» вы написали про самого себя?

— Не совсем. Но предположим. — Гайдар ждал, что последует за этим.

— Но в «Школе» Бориса ранят, значит, вы в гражданскую тоже были ранены?

— Три раза, — кивнул Гайдар. — В последний раз мне снарядом оторвало челюсть.

Братья сначала с испугом, а потом с недоумением поглядели на лицо Аркадия Петровича: морщинки под глазами, глубокие складки, идущие от крыльев носа, ямочки на щеках, когда он смеялся, массивный упрямый подбородок, но ни малейших следов тяжелого ранения.

— Вот же она у вас, — показал Володя, испытывая желание прикоснуться к лицу Аркадия Петровича.

Гайдар неуверенно потрогал свой подбородок, пальцы его быстро ощупали челюсть, словно удивляясь, что она на месте.

— A-а, это мне уже в госпитале ее пришили, — вспомнил он. — Платиновой ниткой. Чтоб крепче держалась.

Ребята недоверчиво улыбнулись. Гости следили за новым диалогом-поединком. Но глаза Аркадия Петровича на этот раз были абсолютно серьезны. И только зрачки чуть прикрыты ресницами.

— Особенно долго хирург возился с левой стороной. Она никак не пришивалась. И здесь до сих пор еще можно нащупать металлические стежки. — И Аркадий Петрович показал пальцем, в каком именно месте.

Володя не выдержал, осторожно прикоснулся к его щеке. Затем нажал посильней.