Лена Петсон - У Ромео нет сердца

Конечно же, за дверью нас ждет… торт! Все до банального просто: пока в квартире стоит гробовая тишина, кто-то ждет сражения, а кто-то – приключений, отец Марка платит деньги и ставит подпись на маленьком белом листе, я же гордо держу сладкое лакомство. И мы оба всем своим видом показываем, как мы счастливы – ведь нам принесли торт! Как не радоваться…

Но затем происходит неожиданное: курьер вдруг достает телефон и начинает нас фотографировать. Кино. От удивления я глупо улыбаюсь, словно специально пришла сюда, чтобы попозировать для праздничной фотографии. Отец Марка реагирует на происходящее быстро и профессионально.

– Что происходит? – спрашивает он.

– Агентство «Быстрые новости». Что случилось с вашим сыном? Почему он в инвалидной коляске? Это правда, что за рулем сбившей его иномарки был известный продюсер?

– Извините, мы вас не приглашали, – Петр Толковский захлопывает дверь перед пронырливым журналистом, однако тот успевает выкрикнуть вдогонку:

– Сколько она заплатила вам за молчание? Сколько стоит здоровье и жизнь вашего сына?

– Совсем оборзели, – произносит отец Марка и тихо добавляет – то ли мне, то ли для себя: – Не волнуйся, и не такое переживали.

Несколько секунд он стоит молча, глядя на дверь, затем переводит дух, разворачивается и идет на кухню. Я следую за ним. Его вид жалок. Всего пару минут назад он казался мне большим, важным гуру, теперь напоминает школьника, поджавшего хвост после первой в своей жизни двойки.

– Ох, как же он прекрасен, – наигранно щебечет мать Марка, когда мы возвращаемся с тортом.

– Никогда еще ты так не радовалась лишним калориям, да? – ерничает Марк.

– Да нечему особо радоваться, уже пронюхали, что мы здесь, – отец Марка усмехается, он уже пришел в себя. – Как в шпионском кино, курьер оказался не курьером, он нас сфотографировал. Так что собирайся, пора уезжать, – говорит он жене. – Неизвестно, как они это фото еще подпишут в интернете.

– Думаешь, стоит вот так вот бегать, а потом читать о себе всякую чепуху? – спрашивает Марк.

– Все равно ведь напишут чепуху, бегай не бегай…

– Что же нам делать? – подает голос мать Марка, от ее прежней уверенности в себе почти ничего не осталось. – Петенька, скажи же ему…

– Мам, ты так говоришь, будто это происходит впервые… не нагнетай, как обычно, страстей! – говорит ей сын, после чего обращается к отцу: – Ну, а как насчет меня? Мне стать волшебником, сделать вид, что могу ходить или что живу за границей?

– Делай что хочешь, – резко отвечает тот, а затем командует дочери и супруге: – Пойдемте!

– Петя!

– Что Петя-Петя? Что?! Нужно подумать…

– Мы что, зря приходили? – спрашивает она.

– Говорю же, дай мне подумать… – отвечает он.

Это смертельный удар… Марк выглядит так, будто все плохое, что могло с ним случиться, произошло здесь и сейчас, в эту минуту. Как жить, когда твои родители устраивают такие разборки в твой праздник… Но что я могу?.. чем помочь?.. как уберечь от подобного, если даже собственная жизнь не всегда принадлежит нам самим?

– То есть вы пришли сюда с определенной целью, о которой даже боитесь вслух сказать, а мой день рождения – лишь повод? – решается спросить Марк.

– Марик, не нагнетай. Просто мы Ирине очень многим обязаны и должны помочь ей, мне кажется, – говорит мать.

– Чем обязаны? Моим уродством, всей моей дурацкой жизнью или вашей карьерой и вашими деньгами? Слышать о ней не хочу, и если ты сейчас не замолчишь и не уйдешь, то и о тебе навсегда забуду. Ее для меня нет, так же, как и меня для нее нет. Уходите. Спасибо за праздник.

– Хорошо, хорошо, не волнуйся, уже уходим. Мариночка будет у себя, и если что, присмотрит за тобой, Марик, угу? – она вновь играет роль милой, заботливой матери.

– Свечку, что ли, будет нам держать?

– Не хами маме, сынок. После того, как мы столько времени разгребали последствия той истории с Лизой, ты должен быть нам благодарен…

– Замолчи!

– Все, все…

Наконец, они уходят. Дверь хлопает, и в квартире будто становится светлее.

– Почему бы нам не остаться здесь вдвоем навсегда? – говорит Марк, когда стихает шум лифта.

– Что нам мешает?

– Мне кажется, что это я у тебя должен спросить.

– А я всегда думала, что я у тебя…

– Почему раньше не сказала об этом?

– Не могла…

– Как теперь жить?

– Как и жил. Только теперь я буду рядом.

Он берет мою руку и сжимает в своей. В последнее время я все чаще понимаю, что стала чувствовать себя в компании Марка гораздо увереннее, теперь рядом с ним я расцветаю. Раньше желание завоевать его поглощало меня настолько, что с ним я становилась неуклюжей и глупой, а потом люто ненавидела себя за это…

– Дурында моя…

– Как с тобой просто, – искренне говорю я, а затем так же искренне добавляю: – И как с тобой сложно…

Шутка о свечке все еще не дает мне покоя. Долой мысли об Ирине и всей этой вакханалии с тайнами, любовью и предательством, – мы обсудим это завтра. Сейчас я предпочитаю думать о другом. В прошлый раз ночью я долго не могла уснуть, я размышляла о том, можно ли вот так жить, не имея возможности прикоснуться к любимому. Мое тело тянулось к нему, мне хотелось подарить ему всю себя, и это лишило меня сна. Без близости и без ласк Марка ночь длилась очень долго.

Сегодняшний день подарил мне надежду, что все не так уж плохо – и впереди нас ждет ночь любви. Я глупая? Наверное, да… но я девочка, и мне можно.

Темнеет. Еще чуть-чуть, и на небе появятся звезды. Мы сидим на балконе, смотрим на огни вокруг. Марк курит, и сигаретный дым серым облаком плывет на меня, поэтому я отхожу в сторону и вновь оказываюсь рядом с гипсовой вазой.

– Посмотри на меня, – просит он.

Я подчиняюсь. Он неестественно бледен.

– Ты меня любишь? – вопрос звучит так, словно в лютый мороз он спрашивает меня о том, холодно ли мне, и сам знает ответ: «Конечно, да».

– Люблю.

– Тогда отойди от этой чертовой вазы и больше не подходи к ней никогда.

Удивленная, я вновь ему подчиняюсь. Прижимаюсь спиной к противоположной стене, чтобы Марк видел только мой профиль и не заметил, что я плачу. Эмоциональные встряски существуют для того, чтобы почувствовать свою зависимость от любимых…

– Лизе нравилось дразнить меня, – начинает он.

Ее имя болью отзывается в моем сердце. Опять все дело в ней, в очередной тайне, связанной с Лизой. Я предпочла бы ничего о ней не знать, но выбора у меня нет: прошлое липкой лентой тянется в наши отношения. Закрываю глаза, чтобы слушать…

– Она любила вот так же виснуть на этой вазе. При этом смеялась и говорила мне, что если я разлюблю ее и брошу, то она взлетит отсюда, как птица, – говорит Марк.