Лев Гумилевский - Харита, ее жизнь и приключения, а также подробный рассказ о том, как был найден город Карла Маркса

— Ты что уставилась? Чего надо?

— Заплуталась,— сказала Харита.

Парень посмотрел на ее золотой браслетик.

— А тебе куда надо-то?

Харита помялась, потом сказала твердо:

— Мне надо в комитет, который город Карла Маркса строит.

Парень переглянулся с товарищем, сказал:

— Ну, это тут близко! Вот сейчас прямо, потом направо! — он подумал, встал, — да пойдем, я тебя провожу, мне туда же нужно!

— Спасибо, — сказала Харита, — а вы были уже там?

— Каждый день заходим! — захохотал парень.

— Не берут? — сочувственно спросила она.

— Да вот не берут, чорт их возьми!

— А меня?

— Что тебя?

— Меня возьмут, если я расскажу все!

— Ну, конечно, возьмут, если тебе этого так хочется!

— Тогда пойдемте! Только поскорее!

— В одну минуту, красавица! Только ты, девочка, иди немножко вперед, а я немножко сзади!

— Зачем?

Парень сказал таинственно:

— Не хорошо, если со мной увидят! И тебя могут не взять!

Харита кивнула головой и пошла вперед торопливо. Парень шагал сзади, провожая ее и указывая путь. От непривычной ходьбы по каменным мостовым и тротуарам, среди шумной толпы толкающих друг друга людей, Харита скоро устала. У ней кружилась голова, и она торопила своего проводника.

— Скоро, скоро! — говорил он, — сейчас придем!

Он завел ее в пустые каменные переулки, провел заброшенным пустырем и привел к полуразрушенному дому с выбитыми окнами, выломанными дверьми и разбитыми каменными ступенями крыльца, торчавшими острыми обломками из груды щебня и земли.

— Сюда, девочка, вниз!

— Разве тут он?

— Ну, а где же!

Харита нерешительно заглянула в дверь. Вниз шли разбитые, каменные ступени. Запах гнили, сырости и подвальной духоты напомнил ей темное и жуткое подземелье на Увеке.

— Ну, иди же, девочка!

— А там ничего не случится?

— Чего там случится! — грубо крикнул парень, толкнул Хариту вниз, — иди, говорю!

Харита не успела вскрикнуть: парень зажал ей крепкой рукою рот. Она отшатнулась назад — он, толкая ее в спину, стал тащить вниз.

— Не пикни! — шипел он, — пришибу до смерти!

Харите трудно было дышать, у нее начинало темнеть в глазах. Приоткрыв рот, она схватила зубами руку парня и впилась в нее со всею силою.

Парень вырвал ее. Харита успела вздохнуть, крикнуть:

— Пусти!

От боли парень выпустил Хариту на мгновение. Тогда она метнулась вниз по ступеням, падая и спотыкаясь.

— Стой! Убью, стой! — кричал он вслед.

Харита налетела на стену. Парень догнал ее. Она, нагнувшись, почти выскользнула из-под его растопыренных рук, но в ту же минуту парень оглушил ее огромным своим кулаком.

Харита застонала. Тогда вдруг все исчезло, лишь со страшной быстротою закружились зеленые шарики перед глазами и наполнились уши тоскливым звоном. Одно мгновение Харита еще чувствовала на затылке страшный удар, отдавшийся во всем теле, но затем все упало в черную звенящую пропасть и мрак вместе с ней.

Счастье покинуло Алешку тотчас же, как поезд отошел от станции. Ночью его вытащили за ноги из-под скамейки, высадили, составили протокол и выпустили.

Алешка прошел пешком до следующей станции, там снова прицепился к вагону и проехал три остановки. В Ртищеве удалось ему сесть в теплушку, но в Козлове контролеры опять сдали его в охрану. Там составили такой же протокол и опустили. Два дня Алешка терпеливо бродил по городу, на третий уехал.

Потом он уже перестал спрашивать, на каких станциях его высаживали. Он с росчерками подписывал протоколы, терпеливо молчал, когда его при отпуске драли за уши, и с новым терпением искал случая ехать дальше.

Ехал он таким образом уже вторую неделю. Деньги приходили к концу. Алешка тревожился. На последней остановке его узнал кондуктор, совершавший обратный рейс в Москву. Тогда в охране ему пригрозили концентрационным лагерем.

Алешка вздохнул, решил пройти пешком до большой станции. Пока же ушел в поселок шляться по базару.

Был праздничный день. Базар собрал баб и мужиков со всех окрестных деревень. Алешка, тоскуя, ходил между возами, торговками, покупателями и глотал слюни. Пробравшись в толпу женщин, Алешка увидел рессорную телегу с жестяными бидонами.

Женщина разливала покупателям молоко. Алешка долго глядел на бидоны, на молоко. Ничего ему так не хотелось сейчас, как молока.

— Почем? — тихонько спросил он.

— Гривенник за литер!

Алешка посмотрел на кружку, которой женщина наливала молоко, решил, что недорого, и полез за гривенником.

— Посуда у тебя где?

— Я тут выпью!

— Из этой нельзя пить, коли я ей в ведро лазю.

Алешка растерялся. Женщина крикнула назад:

— Иван Васильич, нет ли у тебя посуды — мальчишке испить!

Мужик, принимавший деньги, достал бадейку, спросил:

— Кому это надо?

— Мне, дяденька!

Женщина, вылила молоко в бадейку. Алешка отдал крестьянину деньги, вздохнул и стал пить. Мужик долго приглядывался к нему.

— Ты чей?

— Дальний!

— He саратовский?

— Саратовский!

Алешка оторвался от кринки передохнуть.

— Коего места?

— С Увека!

— Из Поленовки?

— Из Поленовки!

— Да ты чей? Как тебя звать-то?

Алешка с удивлением посмотрел на улыбавшегося мужика и на необычайную торопливость, с которой он. расспрашивал его, не замечая чужих рук, протягивавших деньги.

— Алешкой звать! — сказал он, недоумевая.

— Грошев?

— Грош! — поправил он.

Мужик слез с телеги, положил руки на Алешкины плечи:

— Батюшки мои, как вырос-то! Меня не узнаешь?

— Не помню!

— Да я ваш же, поленовский! Мы с отцом твоим вместе ушли за хлебом! Ты к отцу, что ли, приехал?

Алешка вытаращил глаза:

— А ты про тятьку разве знаешь?

— Да мы, почитай, с ним не расставались! Он у нас в совхозе батрачит! Все в Поленовку собираемся! Осенью ехать решили обязательно! А ты вот сам тут!

— Дяденька, да где же совхоз? Где тятька-то?

Мужик рассмеялся ласково:

— Да вот продадим молоко — довезу тебя, не бойся! Вот радость будет Петру Павловичу! Марья, гляди-ка, кто нашелся? Нашего Петра Павловича сын!

Женщина оглянулась:

— Принимай деньги-то, Иван Васильевич, после наговоришься!

— После, после, Алеша! — кивнул он Алешке, — садись тут, жди! Сейчас допродадим уж!

Алешка сел под высокую телегу, на охапку сена. Он машинально допил молоко из кринки и тогда только начал приходить в себя от изумления.

— Дяденька, что же он, — тятька-то нас забыл? — дернул Алешка ногу мужика.

— Да, ведь, мать-то умерла, говорили тут наши мужики. Вас-то с девчонкой тетка взяла, ну, он и откладывал все ехать — прикопить хотел деньжат! Ведь, ни кола, ни двора, чай, не осталось?