Кьяра Чони - 20 великих людей, изменивших мир

Я получила медицинский диплом, затем специализировалась в неврологии. Эта наука изучает мозг и нервную систему, состоящую из миллиардов нервов, через которые мозг посылает приказы телу. В то время о мозге и нервах было известно очень немного. Это как белое пятно на карте – неизведанная и загадочная страна, куда никто не осмеливался проникнуть. И как раз туда мне очень хотелось попасть!

В 1938 году были приняты фашистские законы, не позволявшие евреям работать. Затем последовало вторжение Гитлера в Польшу – он хотел завоевать всю Европу и стереть евреев с лица земли. Так началась Вторая мировая война, и долгое время мне приходилось скрываться. Но мой тихий внутренний голосок продолжал подбадривать меня, и я превратила свою спальню в маленькую лабораторию и продолжала исследования.

Хочешь стать как Рита? Всегда ищи в жизни положительную сторону – в этом секрет счастья!

Изучение нервов – почти невозможная задача, это всё равно что пытаться изучить непроходимый лес, где миллионы деревьев, веток, лиан. И всё же существует способ для этого: рассматривать их в организме эмбрионов – зародышей животных, у которых нервы гораздо тоньше и их не так много. Так что я изучала под микроскопом крохотные нервы куриных эмбрионов, и это было единственным способом заниматься чем-то полезным и не думать о войне.

Когда, наконец, опять воцарился мир, моими исследованиями заинтересовались, и меня пригласили в американский университет на 6 месяцев. На самом деле я провела там 30 лет и именно там совершила своё самое важное открытие: фактор роста нервов. Это белок, который обнаружен в змеином яде и крысиной слюне. Он может заставить расти нервные клетки, а ведь все полагали, что они не меняются.

Фактор роста нервной ткани открыл путь для лечения серьёзных заболеваний, таких как рак, а также болезней Альцгеймера и Паркинсона, при которых погибают клетки мозга. Вот почему в 1986 году шведский король Густав вручил мне престижную Нобелевскую премию по медицине.

Я дожила до 103 лет, и странное дело: несмотря на все сложности и страдания, выпавшие на мою долю, я считаю свою жизнь сплошным праздником, ведь со мной были куриные эмбрионы и самый дорогой союзник – мозг.

Математик и изобретатель

Лондон, Великобритания, 1912 г. – Уилмслоу, Великобритания, 1954 г.

У всех есть мозг, чтобы думать. Однако существуют вещи, которые действительно трудно разгадать, – настоящие головоломки. Например, я никогда не мог понять, почему родители вскоре после моего рождения на долгие годы оставили меня в доме полковника Уорда и его жены, а не взяли с собой в Индию, где работал мой отец. Я чувствовал себя как Мальчик-с-пальчик. История о том, как родители оставили его в лесу, потому что им нечего было есть, никогда не казалась мне убедительной.

Наш дом стоял у моря, недалеко от Гастингса – места, знаменитого своими ветрами и приливами. В той размеренной жизни – с пикниками и послеобеденным чаем – я развлекался тем, что разыскивал ульи и изучал точки, где маршруты пчёл пересекаются. Также мне нравилось рисовать карты и изобретать полезные устройства. Но больше всего я любил цифры – даже когда ещё не умел читать. Я видел их повсюду, даже в столбах света. Они мне казались иноземным алфавитом, который нужно расшифровать.

«Иногда люди, от которых нельзя было этого ожидать, делают вещи, которые невозможно себе представить».

В школе я был застенчивым и всегда погружённым в свои мысли, особенно после того, как мне подарили книгу «Чудеса природы». В ней говорилось, что живые существа устроены как машины и что у всего в мире есть причины, поэтому всё происходит так, а не иначе. И я стал смотреть на насекомых, растения и даже людей другими глазами. Мои одноклассники прозвали меня «Тот, кто видит, как растут ромашки». А мама однажды нарисовала смешной рисунок: все сражаются в хоккей, и только я забыл про игру и наклонился полюбоваться цветами. Примерно в это время я начал мечтать о машине, которую можно так запрограммировать, чтобы она работала в точности как человеческий мозг.

Между тем я поступил в математический колледж при знаменитом университете недалеко от Лондона, и там у меня появились два близких друга: Кристофер Морком и Дэвид Чампернаун. С Дэвидом мы играли в шахматы, причём изобрели особые правила: как только один игрок делает ход, он должен обежать вокруг здания. Если по его возвращении другой ещё не определился с ходом, он делает ещё круг.

Это было очень увлекательно – придумывать правила, выходящие за рамки игры, как эта беготня во время шахматного матча, или с помощью математики изобретать новые игры. С Кристофером, например, мы придумали собственный код и очень веселились, посылая друг другу секретные записки.

Он был моим лучшим другом, но после летних каникул он не вернулся в колледж. Сказали, что он скончался от туберкулёза. Я всё время думал, почему так случилось? Зачем мы рождаемся? И почему уходим из жизни? Это не давало мне покоя. Я пришёл к выводу, что с помощью математики с её логикой и чёткими правилами можно было бы найти правильный подход к жизненным проблемам, а возможно, и получить ответы на эти вопросы бытия.

В 1939 году началась Вторая мировая война. Гитлеровская Германия хотела захватить Европу. Чтобы организовывать атаки и передавать секретную информацию, нацисты изобрели машину, которая генерировала зашифрованные сообщения. Она называлась «Энигма» и считалась неуязвимой. Расшифровать её код означало победить в войне. Меня вызвали в правительство Британии и сказали: «Мистер Тьюринг, у нас есть для вас совершенно секретное задание. Мы бы хотели, чтобы вы попробовали расшифровать коды „Энигмы“ – этим вы спасёте тысячи человеческих жизней». Я взялся за эту задачу, хотя поначалу она казалась невыполнимой. И вдруг я подумал: «Если машина создала код, только другая машина может его расшифровать». Так появилась огромная «Бомба Тьюринга». Это была машина высотой почти 2 метра и такой же ширины, а весила она как гиппопотам. Из неё подтекало масло, и в любой момент она могла ударить током. Но она работала! Мы вскрыли вражеский код, и я стал героем войны, даже не надевая военную форму. Сам премьер-министр Уинстон Черчилль признал, что я оказал огромную помощь в разгроме нацистов. На самом деле это заслуга моей «Бомбы», так что и после войны я продолжал исследовать возможности подобных машин.