Ирина Май - Хроники Тридевятого

Ошин-младший попытался что-то сказать, но Гусляр жестом остановил его:

– Н-н-не спеши, мой скептически настроенный друг, дослушай до конца. Сейчас будет песня шута «Пока не поздно». С этими словами юноша обращается к возлюбленной. С мелодией я ещё не определился, а текст такой:

Лежит Тридевятое царство за морем.

Туда девять жизней пути.

Не хочешь со мной – я тебя не неволю,

но лучше отсюда уйти.

Здесь давит на плечи свинцовое небо,

ни солнца, ни звёзд, ни луны.

Амбары пустеют, и чёрствого хлеба

не хватит на всех до весны.

Глядят исподлобья угрюмые люди.

Они некрасивы и злы.

Уйдём в Тридевятое – хуже не будет.

С собою лишь горстка золы

с родных пепелищ… Я храню её с лета,

с тех пор как сгорели мосты.

По первому снегу уйдём до рассвета,

пока жар души не остыл.

Туда девять жизней,

туда девять жизней,

туда девять жизней пути,

и только с тобою,

лишь только с тобою

туда я сумею дойти.

– Н-н-ну вот… Теперь я готов выслушать критические замечания. Неплохо? Правда ведь?! – спросил с полу-утвердительной интонацией Гусляр.

– Не в этом дело… Твои трогательные истории слишком похожи одна на другую… Тебе не скучно? Вот мне, например, шутовская деятельность надоела. Устал от однообразия! Знаешь, как раз сегодня я думал о тебе и хотел предложить кое-что поинтереснее.

Гусляр вопросительно взглянул на друга.

Тот выдержал интригующую паузу и продолжил:

– А что, если нам с тобой написать летопись Тридевятого царства-государства или хотя бы описать жизнь соотечественников? Оставить, так сказать, исторический труд в назидание потомкам. Ты возьмёшь на себя литературно-поэтическую часть работы, а я – административную. Что скажешь?

– А как же поэма моя? – спросил Гусляр нараспев.

– Сочиняй себе на здоровье, одно другому не мешает.

– А в-в-верно ведь! Только пусть летопись будет в стихах. Не возражаешь?

– Ни разу, – весело отозвался Шут.

– С-с-с чего же начать?

– Решай сам. Ты же у нас поэт.

Гусляр принялся нервно ходить туда-сюда вдоль крыльца. Шут с сочувствием смотрел на друга. Наконец поэт остановился и в отчаянии воскликнул:

– В-в-вдохновение! Куда-то ушло вдохновение! Что же делать!?

Шут поднял свой колпак, лежащий на ступени Златого крыльца, почтительно отряхнул и протянул другу:

– Замечательная вещь. Мне отлично помогает. Надень и пойди погуляй в дворцовом парке. Под звон бубенцов хорошо думается. Не веришь – попробуй. Поаккуратней, пожалуйста, вещь ценная, антикварная. Бубенчики из настоящего Тригорского серебра**.

– Д-д-даже если ты по привычке шутишь, я попробую. Давай!

Поэт с некоторой опаской взял Шутовской колпак из рук приятеля, неловко нахлобучил на голову и под звон бубенцов удалился.

Шут, конечно же, не одолжил бы свой Колпак кому попало, но старина-Гусля – друг детства и первый поэт Тридевятого, по мнению Ошина-младшего, оказанной чести был достоин.

*Гусля – таким же именем назван герой Н. Носова из повести «Незнайка и его друзья». Однако, совпадение случайно. Ни Шут, ни Гусляр не были знакомы с произведениями Н. Носова. (примечание автора)

** Редкая серебряная руда из Тригорска считается волшебной. Она не только очень высокого качества, но и обладает магическими защитными свойствами.

Когда неуклюжая фигура Гусли скрылась за Царским дворцом, и стих звон бубенцов, Шут попытался вернуться к работе над пейзажем. Однако освещение изменилось – очарование раннего утра пропало. Это ничего… Можно будет закончить этюд по памяти или прийти сюда завтра. Пусть «картинка» подсохнет, «вылежится».

Сняв берет, Шут-художник взъерошил растопыренными пальцами густую рыжую шевелюру, сел на ступеньку Золочёного крыльца и стал думать о странных свойствах своего Колпака.

Шутовской колпак был семейной реликвией семьи Ошиных, их талисманом.

Даже при беглом взгляде на изделие становилось ясно, что вещь эта необычная. Расшитую старинными знаками шапочку украшали семь разноцветных, причудливо изогнутых раструбов, на каждом из которых крепился серебряный бубенчик. Издалека странный головной убор напоминал кособокую, разноцветную корону.

Колпак не только служил дополнением к традиционному шутовскому костюму, яркому и пёстрому, но и являлся своеобразным музыкальным инструментом, инструментом уникальным и «требовательным». Бубенчики на Колпаке различались по форме и размеру, а значит – каждый звучал по-своему. Шут умел виртуозно управлять перезвоном серебряных бубенцов. Например, надев Колпак и производя ритмичные движения головой, мог воспроизвести некоторые мелодии или аккомпанировать себе во время танца.

Этой древней, сложной технике управления Шутовским колпаком приходилось обучаться годами. Ошин-младший оказался талантливым учеником. Благодаря неординарным «шутовским» способностям, природной гибкости и абсолютному слуху, он добился поразительных успехов. Недавно Шут получил семейную реликвию в личное пользование, став таким образом самым молодым шутом Тридевятого царства.

Вот что повествовало семейное предание о происхождении ценного Колпака.

Когда-то давным-давно головной убор смастерил старый сумасшедший шляпник. Он примерил своё изделие, прошептал заклинание и отдал заговоренный Колпак прадеду Шута. Плату за работу мастер брать не захотел – отказался наотрез. Шляпник пояснил, что подаренному Колпаку нет сноса, и что головной убор не может потеряться или быть украден – неизменно возвращается к своему владельцу. Передаваться из рук в руки Колпак может только по наследству, оставаясь в семье. Так с тех пор и повелось.

Реликвия переходит от отца к сыну. Вместе с ней передается по наследству и должность придворного шута. Каждый шут-отец лично обучает сына премудростям ремесла. По окончании домашнего образования новый шут вступает в должность, а старый удаляется на покой.

В прошлом году на семейном совете было решено, что настал черёд Яна Ошина-младшего. Сказано-сделано: отец торжественно вручил сыну Шутовской колпак и договорился с нынешним царем Иваном Иванычем о назначении младшего представителя династии на должность шута вместо себя. Дед Ошина-младшего произнёс краткую речь, в заключении которой сказал: «Наш дорогой мальчик! Признаю, что, ты в совершенстве овладел основами шутовского ремесла и превзошёл своего отца и меня, своего деда. Да здравствует новый шут Тридевятого царства!»