Алексей Терентьев - Сказки Руси-Даждьбожьей Стороны

– То, то я и смотрю, что не здешний ты, мил человек. Зайди в дом, там и поговорим, и молока попьём и пирогов поедим, да и всё сам расскажешь, да и меня послушаешь. Оно так и время скоротается. А то скука у нас тут, нет развлеченья, для духа отдохновения. Пройдя в дом большака молодец, смотрел на всё во все глаза да только поражался, как же всё здесь по волшебному велению делалось. Большак смотрел на молодца да улыбался в бороду. Отпочивав путника, стал он слушать его рассказ о путешествиях да случаях в пути дорожке происходящих. О том как люди живут, да чем свет белый красен. Незаметно и вечер подошёл и звёзды засветились, а молодец всё рассказывает, да в красках и с присказками. Раззадорил он большака на откровения, тот и принялся промеж дела тоже сказывать. И выходило по его рассказу, что жили они ранешно так же как все. Мужики в лесу, да на речке промышляли, землю пахали, да мёд брали. Бабы в дому да со скотиной управлялись. Но дошли как-то до них купцы переезжие, да и привезли в их селение ещё не раздельное, муку чудную, у них всё на неё и выменяли. Бабы от радости, что хлеб из такой муки, ярым да сладким получается, только из него готовить стали. Всех потчевали, да и сами пристрастились его кушать. Только неладное не скоро заметили. Стали сварливыми они без меры, и куском хлеба попрекать стали больше меры, и то им стало не так, и это не этак. Стали мужиков прижимать так, что многие стали семьи свои кидать да в леса уходить. Совсем житья не стало. Как утро то скандал, то драка, ни чем баб унять не было. Заезжать мужиков стали в усмерть. Тут и случись одному калеке перехожему к ним забрести. Не дали бабы ему ни куска хлеба, ни плошку воды. А мужики из жалости поделились с ним последним квасом, да куском рыбы. На утро чудной старик собрал в селении всех мужиков и вытащил из сумы перемётной чашку с голубой каёмкой и произнёс:

– За доброту вашу да непутевость. За то что женщин распустили, да дали над собой властвовать, за то что доброты не забыли, да от поконов предков при всём том не отреклись. Дарю я вам всем и радость и наказание. Радость в том, что чаша сия, любое желание выполнить может. Но работает она только в мужских руках, да с подношением волшебным. Кинешь в неё камень зелен да блестящь и проси чего сердце пожелает. Но только здесь-то и кроется ваше наказание. Женщины за то ваши наказаны будут, что забыли человеческий вид, превратившись в собак злобных, благо что на двух ногах, а внутри что бешенки по весне. Отделены отлеплены будут от вас речкой, жизнь у них будет черней горя чёрного, но раз в год у них будет появляться камень зелёный, и вот когда они смогут снова стать людьми да добротой в сердце лютость изгнать, только тогда объединятся снова ваши поселения, и заклятие чаши пропадёт. Но не скоро это будет. А давать её им вы будете, по первому требованию, что бы и они могли хоть раз в год что-то испросить. Вам же я дарую мешочек, здесь камней тех зеленых ровно по одному на каждого. Подумайте, чего желаете, всё и исполнится, а теперь здравы будьте. Мне пора в путь дорогу дальнюю.

– Мол произнёс он так, исчез, будто и не было. Я-то сам пришлый, как и ты. Слава то об этом месте чудном давненько по земле гуляет. Вот и я послушав подался за лучшей долей. Хлебнул таково, что другим не пожелаешь. Но кто смел тот и съел, как говорится. Цельный год у женщин был в чёрном услужении, пока не появился у них камень зелен да блестящь. Вот тогда и похитив его, смог добраться до чаши, да и пожелать стать большаком здесь, со всеми жизненными удобствами. Всё и сполнилось по желанию моему. Так уж третий год большакую. А тебе бы, что хотелось от чаши получить?

Задумался над чудной историей молодец и вдруг понял, что нельзя говорить о своей цели настоящей, будто угроза она для благополучия да праздной жизни этих людей, что труд да дело на дурь да веселье беспечное променяли.

– Да вот хотел бы стать князем, да государство отхватить побогаче, и править там в свою волю и сласть.

Большак, присмотревшись к пришлому улыбнулся в бороду, прогудел добродушно и успокоительно:

– Ежлив готов годок у женщин в черном услужении прослужить, милости просим, изволь подвинься. Так ли они всегда готовы ещё один камень потерять, на себе испробуешь… Только смотри, не отдадут они его так. Сколько уже охотников было. Не одного из-за речки, разорванным принесли. Принять-то в работники они примут, а вот платить не захотят, ибо каждая мечтает камень заполучить да своё сокровенное загадать. Таково их проклятие от калики перехожего получено. Сегодня мостик ещё стоит, а к завтрему его не будет. И так каждый годок. Хочешь успеть поспешай, до петухов третьих всяко мосток обойдётся, а там уж до следующего времени. Поклонился большаку за приют молодец, да и пошёл к речке что селение разделяла, вступил на него. Дощечки хлипеньки поскрипывали, да отступать нельзя было. Сделал он несколько шагов, а тут и петухи пропели. Оглянулся он, а там ни досточки за ним, только вода плещется, да вольны мужики куражатся, придумывая, как бы ещё развлечься. Пошёл он походкой крепкой и вошёл в другое поселение. Встретили его не ласково, понимали зачем пришёл. Он и не скрывал, что камней у мужиков нет, а ему за работу они положат камень зелен изумруд, если справится с их работой, да заботой. На том и порешили женщины сходом. А уж потом оттеснив его стали промеж собой совещаться, пока он в сторонке стоял. Собрались женщины в круг, да и стали метать жребий у кого остановится работник на год. Выпал жребий самой ледащей да замученной. Взяла она его за руку, да и привела в дом, что и домом то назвать нельзя было. Землянка, что и зверю то как нора не подойдёт. Переночевал молодец в ней, а с утра отправился в лес, да и занялся тем что на дом брёвен натаскал. Работа спорилась, а дом рос как будто тесто на пару. Вскоре и новый дом был готов, и женщина въехала в него с детьми. Только всё едино, болезнены они были сильно. Всё то кашляли, то в жару бреду метались. Стал молодец их со скатерти волшебной паутинки кормить, то корешки заварит, то кедровыми орешками накормит, стали дети радостны да полны сил. Начали женщины в селении завидовать той ледащей. Всё чаще стали работу такую придумывать, что без сил возвращался молодец с заданий тех. Но от работы кони дохнут, а люди – крепнут. Раздался в плечах молодец, руки его стали как ветви дуба жилами переплетены, ноги что твои столбы коновязные, только седина в голове прибавлялась, а разумом креп, да сноровит становился, всё больше. Ни какой работы не гнушался, и жнец, швец и на дуде, если приспичит игрец. Особливо пристрастился он игрушки резать, а там где игрушки, там и дети. Сердца матерей нет нет, да и оттаивали, глядючи как мужик с их детьми играет, да играм разным учит, да игрухи разны чудны дарит. А окоромя того, баловал он их дарами лесными, объясняя где какое достать можно, да как применить надоть. Стали дети не только за мамкины юбки держаться, стали сами и рыбку удить, и в лес ходить, да и в остальном в помощниках у добра молодца ходить. Стал он вместо отца всем, стал он им вместо учителя, да помощников у него стало столько, что и утро и вечер возле него всё толпились да чему только не учились, знание перенимая. Наладилась жизнь в селении, матери довольны, дети сыты, хозяйство крепко, животиной дворы полны. Всего стало хватать. Так и пол года пролетело, так уже и год вскорости к концу приближаться стал. Подобрела хозяйка, у которой остановился молодец, и детки здоровыми да веселыми при нём были, так как первыми помощниками да затейниками стали у него выучившись, да и других ребят к делу пристраивая. Решила она, что должно так быть всегда. И в одну ночь, призвала его на разговор тайный.