Андрей Васильченко - Пули, кровь и блондинки. История нуара

Весь фильм «Китайский квартал» выглядит как неудачная шутка, причем ее создателем является не Роман Полански, а персонаж — частный детектив Джейк Гиттес. Однако он пытается хоть как-то исправить положение, пытается сопротивляться. На первый взгляд герой производит впечатление не только хорошего шутника, но и успешного детектива.

Кажется, что и вести расследование, и быть остроумным ему удается очень легко. Оба этих качества обоснованы непосредственным контактом с клиентами. В начале фильма мы видим его в нарядном костюме в собственном офисе. Очевидно, этот человек — повелитель своей судьбы, успешный во всех делах.

Мало того что он одет со вкусом, так этот частный детектив еще и весьма самоуверенный тип, который не лезет за словом в карман. Своими остротами он ставит окружающих его людей на место. В первой сцене зритель видит, как одному из клиентов предоставлены неопровержимые доказательства того, что ему изменяет супруга. Клиент переживает, нервничает, а Джейк Гиттес делает жесты своим коллегам, как бы намекая, что хочет выйти за рамки неловкой ситуации, в которую он поместил себя сам. Несчастный клиент Кёрли как-то пытается отшучиваться, но Гиттес острит в ответ: «Не надо пожирать мои жалюзи, Кёрли. Мне их установили только в среду», — то есть клиента вновь делают клиентом, грубо его одергивают.

В нуаре красивая девушка обычно предвещала проблемы.

Кадр из фильма «Лора» (1944)

Несмотря на первое впечатление, по ходу фильма мы узнаём, что Джейк Гиттес нередко переигрывает сам себя, попадаясь в ловушки, за которые сам же ответственен. Купившись на дешевую уловку, когда специально нанятая проститутка исполняла «роль» Эвелин Малрей, детектив позже жалуется уже настоящей Эвелин: «Мне бы не хотелось становиться местным посмешищем». Но именно таковым и становится главный герой к концу фильма. Будучи нанятым следить за Холлисом Малреем, главным инженером департамента водоснабжения Лос-Анджелеса, частный детектив оказывается втянутым в сложнейшую интригу. На самом деле он работает на одержимого темными страстями властолюбивого богатея Ноя Кросса (эту роль отдали Джону Хьюстону). С одной стороны, Кросс собирается отомстить бывшему партнеру — дело в том, что Холлис Малрей передал местное водохранилище в общественное управление Лос-Анджелесу. Ной Кросс не просто хочет вернуть утраченную собственность, но опозорить и уничтожить Малрея, который кроме всего прочего женился на его дочери, чем спас ее от деспотичного и извращенного отца. Подобно многим, одержимым манией величия, Кросс жаждет полного контроля над своей семьей. В недрах этой фамилии хранятся мрачнейшие тайны, в частности кровосмесительные связи — разыскиваемая героем Николсона молодая девушка является и дочерью, и младшей сестрой Эвелин. Об этом знают почти все причастные к семье, но не ведает Джейк Гиттес, а стало быть, зрители тоже не догадываются. Обман детектива является одновременно обманом зрительской аудитории, которая вместе с Гиттесом упорно идет по ложному следу.

Но это только лишь первая часть злоключений Джейка Гиттеса, которая по большому счету заканчивается ничем. Он узнает шокирующую правду, но сюжет на этом не обрывается. Эвелин Малрей дает ему адрес своего слуги-китайца, где она должна скрываться. «Он живет в доме 1784 по Аламеда, — говорит она. — Ты знаешь, где это находится?» После непродолжительной паузы Джейк Гиттес отвечает, что знает. И знает, что это китайский квартал. Его многозначительный потускневший взгляд должен подсказать зрителю, что некогда там произошло нечто трагическое, что может вновь повториться.

Ранее из сюжета фильма мы узнаем, что герой Николсона был помощником прокурора и работал на территории китайского квартала. Джейк не внял совету своего шефа, окружного прокурора, не слишком активно расследовать какое-то дело. О подробностях этого дела ничего не известно — зрителю лишь сообщают, что Гиттесу было «очень больно». Однако он не учится на собственных ошибках и решает не менять планы. Вместо этого он пытается себя вести как герой классических пьес, старается сделать больше, чем ему под силу, и признать это ему мешает собственная же гордыня. Гиттес повторяет движение, которое в начале фильма сделал Кёрли, пытавшийся скомкать жалюзи. Гиттес смотрит, как Эвелин и ее дочь Кэтрин направляются в китайский квартал. Когда он говорит своим напарникам, куда надо прибыть, те пребывают в легком шоке: «Господи, это же в китайском квартале, не так ли?» Гиттес раздраженно отрезает: «Я знаю, где это!» Высокомерие Гиттеса делает его заложником собственной судьбы. Он рискует повторить ошибки прошлого, тем самым превратив свою жизнь в скверный анекдот.

Действие нуара нередко происходило в Калифорнии. «Китайский квартал» не стал исключением. Кадр из фильма «Ночной кошмар» (1956)

Одним из ироничных моментов фильма «Китайский квартал» является то, что Джейк Гиттес в отличие от немногословных частных детективов классического нуара все-таки форменное трепло. Он не просто неисправимый шутник, он во многом недалекий балагур, который сначала говорит, а лишь затем соображает, что сказал. Он неуместен даже тогда, когда пытается говорить на кантонском диалекте: «Выйдет, черт побери», — кричит он Кану, слуге-китайцу, который старается не пускать его в дом, где скрывается Кэтрин. Болтливость — главная причина большинства неприятностей, в которые попадет Гиттес. На протяжении всего фильма он то и дело приносит извинения Эвелин Малрей, они звучат так часто, что кажутся совершенно бессмысленными. «Эта липовая баба, пардон», «Извините, но не меня ловили со спущенными штанами» и т. д. Ерничанье сквозит в сцене, когда Эвелин пытается убедить детектива, что ничего не скрывает. Гиттес, кажется, специально хочет выглядеть развязным: «Сма-арите, как обстоят дела. Вы подаете на меня в суд, а когда ваш муж гибнет, то отзываете иск, и это все быстрее, чем утка успевает пернуть, простите за грубость» (в отечественной озвучке фильма использован более благозвучный перевод). Все эти оговорки-извинения выглядят так, будто бы Гиттес пытается сдерживать себя в выражениях в присутствии дамы-нанимателя. Можно лишь предположить, что он произнес бы, если бы не сдерживался. На это косвенно указывает сцена, в которой зритель впервые видит действительную миссис Малрей. Она входит в кабинет как раз в тот момент, когда Гиттес рассказывает коллегам скабрезный анекдот про китайца. То есть Гиттес — это как бы аллегория внутренней распущенности, а миссис Малрей — символ внешнего воздействия, сдерживания.