Ксения Хан - Глаза колдуна

– С чего вы решили, что этот маньяк охотится за мной? Что ему нужно?

Вместо внятного ответа девушка получает лишь неуверенные взгляды. Шон мямлит что-то про джиннов и магов из прошлого, Теодор выглядит до ужаса равнодушным. Пожалуй, это бесит ее больше, чем все бессмысленные опасения Шона.

– Это всего лишь какие-то записки. Он просто вежливо поздоровался, – цедит девушка, кусая ноготь на большом пальце правой руки. Шон издает звук, отдаленно напоминающий вопль чайки.

– Он практически в лицо тебе проорал: «Я слежу за тобой», – а ты из него вежливого джентльмена делаешь?! Теодор, скажи ей!

Их внезапное единодушие удивляет и беспокоит Клеменс.

– Когда это вы так спелись? – хмурится она, глядя то на одного, то на другого. Шон хватает ртом воздух и от возмущения не может сказать ни слова, а Теодор…

Он сам не свой с тех пор, как перешагнул порог ее дома. Бледный, молчаливый, угрюмый, теперь он вообще кажется равнодушным и к этому разговору, и к самой Клеменс.

Вместо того чтобы поддержать Шона, мужчина вдруг спрашивает:

– В роду твоей матери были ведьмы?

Клеменс качает головой, от удивления не успев разозлиться.

– Понятия не имею, – роняет она.

– Дурдом, – встревает Шон. Он фыркает, как пес, и поворачивается к Теодору, застывшему в странной позе на краю дивана. – Очнись, придурок! За нами слежка от самой Англии, а тебя вдруг беспокоит ее мать? Ты вообще в курсе, что она за фурия? Без обид, Клемс, но я от тебя же это знаю, а Теодор, фомор бы его побрал, Атлас…

– Я ухожу, – говорит тот, прерывая Шона самым наглым образом. И Шон уже второй раз не находит слов для своих эмоций.

Теодор встает с места под изумленные взгляды и коротко кивает Шону.

– Проследи, чтобы она никуда не выходила. Посторонних не впускайте.

– Прости, что? – восклицает Клеменс и мчится вслед уходящему из гостиной мужчине. Поймать его удается только в дверях, и полумрак коридора мешает Клеменс разглядеть угрюмую решимость на лице Теодора. – Стой!

– Мне будет спокойнее, – отчего-то тихим голосом говорит он, – если ты останешься дома в компании Шона. Парень называет себя бессмертным, и пока что у меня нет оснований ему не верить.

– Да плевать мне на это, – огрызается Клеменс, упираясь плечом в дверной косяк. Теодор хватается за ручку, дергает ее; девушка давит на дверь.

– Клеменс!

– Куда ты идешь? – вспыхивает она. – Что вообще происходит? Вы двое похожи на сумасшедших параноиков!

– Пусть так, – неожиданно соглашается Теодор. Его пальцы соскальзывают с дверной ручки на локоть девушки – холодные, она даже сквозь ткань рукава чувствует это. – Лучше оказаться параноиком, если ты будешь в безопасности .

Клеменс ничего не понимает, но отчего-то боится. Какая-то часть ее знает, что чувство страха ей навязали – Шон, Теодор, эта их сговорчивость, скрытность, одинаково выпученные испуганные глаза. Разговоры о преследователе, лет которому больше, чем этим двум бессмертным, вместе взятым. То, с каким упорством перепуганный до обморока Шон отказывается говорить о нем.

Но если отделить придуманный страх и закупорить его в глубине сердца, то в Клеменс останется лишь недоумение. Теодор сбегает, и ей снова видится в нем сплошная тайна. Что еще может таить в себе бессмертный?

– Что такого вы оба знаете, чего не говорите мне? – шепчет девушка в темноте коридора, позволяя себе сейчас, вдали от яркого света, побыть растерянной.

– Шон тебе все расскажет, – отвечает Теодор, и Клеменс вдруг ощущает его руку на своей скуле. – Выпусти меня из дома, девочка.

Она закрывает глаза и делает шаг назад; в ноздри ударяет запах лимона, солоноватого пота и кофе. Так пахнет в гавани поутру. Теодор отпирает дверь и выходит в закатное солнце, и его фигуру освещают оранжевые лучи. Клеменс чувствует подвох в каждом его движении.

– Никому не открывай и ни с кем не разговаривай, – говорит он девушке, прежде чем закрыть за собой.

Клеменс возвращается в гостиную, не понимая, отчего чувствует себя обманутой.

– Говори все, что знаешь, – велит она Шону, который уже успел растянуться на диване во весь рост. Парень откидывает назад голову, свешиваясь с подлокотника, и смотрит на девушку снизу вверх.

– Наворковались? – ядовито спрашивает он.

Клеменс поджимает губы. Нет .

– Говори, – повторяет она.

Шон вздыхает.

– Это будет непросто…

Через два часа, когда вечер за окном бесповоротно вступает в свои права, а пара коробок из-под апельсинового сока опустошены и брошены на полу у дивана, у Клеменс больше не остается ни сил, ни терпения выдерживать трескотню Шона. Тот почти не менял позы на диване, и одно это должно было насторожить. Но Клеменс беснуется по другому поводу.

– И сколько же тебе лет?

– Шестнадцать. – Шон сконфуженно сопит в скрещенные руки, наконец-то выглядя на свой истинный возраст. Клеменс никак не может поверить, что этому щуплому подростку уже тридцать.

– Так, – вздыхает она. – И давно тебе… Нет, стоп. Я чувствую себя героиней «Сумерек».

Шон прыскает в кулак, и Клеменс тоже усмехается. Ну хорошо…

– Как его зовут? – повторяет она с нажимом уже в третий раз. После того как она узнала истинную природу Теодора Атласа, рассказ Шона впечатлил ее не так сильно, как он рассчитывал, и теперь только этот вопрос занимает ее мысли.

– Я же сказал тебе… – вздыхает Шон, закатывая глаза. Клеменс сидит на полу у него в ногах и не видит этого. – Я не знаю. У него нет имени.

– Так не бывает, – с завидным упорством говорит девушка. – Ты знаешь этого… человека, назовем его человеком, уже два столетия – и до сих пор его имя тебе не известно? Что ты за слуга такой?

– Я не служу ему!

Шон повышает голос, резко вскакивает. Оборачивается к затихшей Клеменс со злым лицом. Кипит от негодования, дрожит от ярости.

– Я. Ему. Не слуга, – чеканит он. Остается лишь согласиться.

– Окей, – тихо выдыхает Клеменс. – Можешь быть кем угодно.

Шон щурится.

– Тебе это кажется смешным?

– Нет. Это кажется вымыслом.

Он фыркает, вскидывает руки и ворчит себе под нос что-то, напоминающее «малолетка». Клеменс злится и поднимается на ноги, чтобы оказаться с ним лицом к лицу.

– Знаешь, на что это похоже? Что ты и Теодор рассказываете мне в один голос сказочку в духе настоящих братьев Гримм, пытаетесь удержать меня взаперти в моем собственном доме и думаете, что я стану верить вашим страшным историям.

– Клеменс, это не… Не равняй нас со своей матерью.

От того, что Шон снова угадывает ее мысли, легче не становится.

– Вот что такого сделал твой этот некто , что ты шарахаешься от любого упоминания о нем? – Она распаляется все больше, и скопившаяся за время ожидания злость клубится прямо в груди и горячит кровь. – Кто он вообще такой, что ты так его боишься? Полубог? Джинн? Еще один бессмертный?