Татьяна Мастрюкова - Приоткрытая дверь

– У вас что случилось? Что вы кричали? Чокнулись, что ли?

– Да не кричали мы, ты что! Все хорошо, все хорошо. – Похоже, мама полностью взяла себя в руки и немедленно, как обычно в стрессовых ситуациях, связанных со мной, приняла командование на себя: – Мама, принеси воды, у нее истерика. Паша, неси стул, пусть сядет.

Бабушка послушно засеменила на кухню. Папа, только что растерянно переминавшийся рядом, бегом побежал за стулом.

Они вообще не помнили, что произошло! Вычеркнули из памяти, как что-то незначительное! Суетились вокруг меня, волновались. Будто не было этих страшных обвинений, этих искаженных злобой лиц. Только я истерю неизвестно по какому поводу.

Я даже подумала, не привиделось ли мне это все.

Тетя Юля сидела в своей комнате как мышка. Трудно было бы изобразить, что она ничего не видела и не слышала, но, к моему изумлению, именно так она и поступила.

Вышла из своей комнаты с невинным выражением лица, своего уже лица, будто только проснулась, стала задавать удивленным тоном вопросы. Мама отмахнулась от сестры, мол, не до тебя. Бабушка скороговоркой посетовала на подростковые скачки настроения. Папа вообще Люлю проигнорировал (это, впрочем, была их обычная манера общения).

Но когда они не видели, тетя Юля ухмыльнулась мне насмешливо, заговорщицки, оскалив зубы в незнакомой гримасе. Мне даже привиделось, что они чуть заострились, как у акулы. Полон рот мелких острых зубов. И глаза неприветливые, хитрые.

– Тебе никто не поверит, – одними губами шепнула она.

– Что?!

– Настя, ты нас всех напугала, – повысила голос тетка, тревожно вглядываясь мне в лицо.

Сейчас она выглядела совсем по-настоящему, как обычная, хорошо мне известная Люля.

Только я знала, что заботливость эта лживая. И что в любой момент моя любимая тетя может пропасть и останется от нее только внешность.

Через приоткрытую дверь в родительскую комнату было видно, как медленно вращается вокруг своей оси люстра. Медленно-медленно…

Все уже спали, даже Люля. По крайней мере, тихо сидели по своим комнатам. Закрывшись в ванной на защелку, уже по инерции пошарив на полке шкафчика (колечко не появилось), я без опаски принялась намываться, уверенная, что теперь-то меня никто не побеспокоит.

Разумеется, я помнила про ползучую плесень, но затычку она точно не могла бы вытолкнуть. К тому же я затыкала теперь оба слива в ванне. Так что в разноцветной пене и горячей водичке можно было как следует подумать. К сожалению, ничего из того, о чем я размышляла, мне не нравилось. Самое ужасное чувство – это собственная беспомощность.

Поход к школьному психологу казался мне идиотской затеей, которая с самого начала обречена на провал. Потому что я наверняка забуду это сделать. А если не забуду, то обязательно последует разговор с учителями и родственниками, родители будут очень сильно удивлены и потом так же сильно огорчены. Мама решит, что я заигралась, и будет разочарована. Я не хочу, чтобы они переживали. Я хочу их спасти.

Да, я сходила в церковную лавку и купила себе маленький серебряный крестик. Разговор с милой старушкой за конторкой принес небольшое облегчение, но и ей я не могла довериться. Я даже не знала, можно ли через головы родителей обращаться к священникам. Наверняка это будет скандал, разбирательства. Может, даже детская комната полиции. Так я думала. Никто мне не поверит. Я сама-то себе с трудом верила.

Оставались подруги.

Полина сразу отпала. Я так и не нашла в себе мужества признаться, что пропажа бумажки с заклинанием – это не Люлькина магия, а банальное воровство. Ведь Полька по секрету поделилась со мной, что спрятанный в тайном месте заветный заговор исчез как по волшебству. Наверное, потому, что она мне обо всем рассказала. Больше ничего не расскажет, предупредила она с досадой. К счастью, Полина соотнесла пропажу не с моим визитом, а только с тем, что проговорилась. Ну теперь-то наши доверительные отношения закончились.

Я бы поделилась с Машей. Она отзывчивая и здравомыслящая. Но было бы подло лезть к ней со своими проблемами, когда у нее самой их выше крыши. Родители Маши не так давно развелись, и хотя вроде бы без скандалов и Машкин папа продолжал с дочерью общаться, но она очень переживала по этому поводу, даже успеваемость снизилась.

А больше и довериться некому. Со всеми отношения хорошие, но недостаточно близкие.

Вдруг в дверь ванной толкнулись. Я даже вздрогнула, потому что, задумавшись, не слышала посторонних звуков и пропустила момент, когда кто-то из родни вышел из своей комнаты.

– Ну что там еще? – недовольно пробурчала я.

В конце концов, руки всегда можно было бы помыть на кухне, невелика беда.

Но все равно по инерции встала и потянулась за полотенцем. За дверью молчали, только нетерпеливо побарабанили по ручке. Скорее даже поскребли.

– Да вылезаю, вылезаю я! Глупые шутки! – продолжала ворчать я, вытираясь. – Пап, ты, что ли? Не смешно!

Сунула ноги в тапочки и случайно бросила взгляд на щель под дверью. Когда-то давным-давно там был деревянный порожек, но в раннем детстве я поскользнулась на мокром кафеле, споткнулась об него и, упав, ударилась головой об пол. Как-то неудачно, до крови. Мне на лбу даже рану зашивали, до сих пор шрамик был заметен. И тогда папа этот порожек вырвал с корнем, вымещая на нем расстройство, словно кусок деревяшки был в чем-то виноват. С тех пор прошло почти десять лет, а щель так и осталась. Если оттуда сильно задувало, мы просто затыкали ее ковриком.

Так вот сейчас эта самая щель ничем не была прикрыта. И я ясно видела маленькую кошачью лапку, которая пролезла под дверью и тянула ее на себя. Знаете, как обычно котейки делают. Я невольно заулыбалась, умилившись. А потом как-то сразу, без перехода меня прошиб холодный пот и я даже отступила от двери обратно к ванне, все еще автоматически протянув руку к задвижке.

У нас нет домашних животных!

Обыкновенная кошачья лапка. Совсем не страшная. Может, действительно забрался опять какой-то котик. Я совсем уже свихнулась со своей паранойей!

Лапка пошуровала, потом скрылась. В дверь снова толкнулись. И затихли. Присев на корточки у двери, я тихонько прошептала:

– Котик, кис-кис. Ты где?

Котенок с той стороны двери немедленно среагировал. Под дверь снова сунулся. Я смотрела во все глаза, чуть не плача. Это была вовсе не лапка. И вовсе не кошачья.

Это были тонкие розовые пальцы, человеческие. Женская, даже скорее детская рука. Ногти подстрижены неровно, прямо как у меня.

Это из-за того, что, когда нервничаю, начинаю обкусывать ногти. Мама даже лак специальный покупала, горький.