Карина Демина - О бедной сиротке замолвите слово

Надо потерпеть.

Рассказать…

Вот желудок… тебе придется есть, потому как зонд – это хорошо, но нормальные люди едят еду. Зубами пережевывают и глотают. И удивление не понятно… ладно, представлю, что ты совсем младенец… кстати, идеальный вариант, скроет все странности… гортань? Люди разговаривают, ты же знаешь.

Знает.

Не умеет.

Научится. Не все сразу… долго еще? Мое тело раскалялось изнутри. Еще немного, и я вспыхну… уже горю… и…

И в себя я пришла на полу.

– Что ты творишь? – Малкольм не пытался поднять меня, и значит, все поганей, чем мне представлялось. Хорошо, сообразил охрану не звать.

– Все… нормально.

– Я вижу.

– Не видишь, – я сжала его руку. – И не увидишь, ясно?

Он нахмурился. И все-таки встал, потянув меня за собой.

– Погоди… – я перехватила ладонь Малкольма и положила ее на живот Мелиссы. – Сделка.

Зря меня, что ли, мутит от избытка чужой силы.

– Что?..

– Будет больно, – предупредила я, и было действительно больно, причем обоим… или троим? Но тварь, похоже, от боли получала своеобразное удовольствие, если я правильно поняла.

Если я вообще поняла.

Нас выкручивало… Меня как посредника и источник силы – на сей раз тварь избавилась почти ото всей, ей не хотелось возвращаться в подвалы. Малкольма – тело его разбирали и собирали, и опять разбирали, даже не на клетки, на молекулы, складывая безумной мозаикой.

Сделка.

Никогда не заключайте сделок с демонами.

И кровь носом пошла.

И кажется, сработала тревога.

И не только она… Дверь распахнулась, кто-то что-то кричал, а меня окутывало престраннейшее чувство сродни умиротворению. А потом я и вовсе провалилась в никуда.

Хорошее место.

Туманчик разноцветный, пустота и тварь, что разглядывала меня круглыми желтыми глазами. Фасеточные, судя по отсутствию зрачков.

Клыки.

Крылья примятые… больно, наверное, когда их вот так уродуют.

Больно.

Мне жаль.

Люди такие. Не понимают. Пугаются. Прячут. Стерегут.

Наверное, были причины.

Были.

Диалог то ли с ней, то ли с собою, но… пускай. В пустоте можно поиграть. Это она меня магом сделала? Она. Но зачем?

Потому что иначе все сложилось бы по-другому. Мелисса стала бы королевой, правда, вряд ли такой всевластной, как ей представлялось. Не то чтобы существу было дело до людей, но… какая разница, кто сидит на троне? Для подземелий ничего не изменилось бы, а вот теперь…

Малкольм поправился?

Я не привязалась, но… я ведь не зря здесь?

Конечно.

В желтых глазах я не отражалась, и, наверное, это тоже что-то значило, помимо черепно-мозговой травмы, при которой галлюцинации – дело обычное.

Я умерла?

Возможно. И да. И нет. И в разном времени все происходит по-разному. Он бы мне показал, но люди слепы…

Ничего, переживу как-нибудь.

Вздох.

И существо тянется ко мне, расправляя искореженные крылья, а я, коснувшись жесткой чешуи, шепчу:

– У тебя тоже все получится.

Странно, но здесь я не чувствую ни страха, ни отвращения. Я знаю, что оно иной, нежели я, природы и в принципе стоит за пределами добра и зла. Оно убивало.

Раньше.

И позже.

Но… это имело значение там, вовне…

Вздох. И горячее дыхание оседает на моей руке серебристыми искрами. Они облепляют кожу и причиняют боль, но здесь она существует отдельно от моего сознания. Говорю же, замечательное место эта пустота…

– Быть человеком не так уж и хорошо, – я присаживаюсь, и существо ложится рядом. Скорпионий хвост его обвивает мои плечи, а когтистые лапы ложатся на колени. Я же трогаю жесткую чешую, сквозь которую пробивается рыжеватый пух.

И существо мурчит.

Оно знает.

Догадывается. Оно уже поняло, что человеческое тело очень хрупко, но… здесь все равно интересней, чем под землей.

– А они не поймут, что ты сбежал?

Оно оскалилось… а зубы-то длинные и острые, в самый раз кого-нибудь жевать.

Не поймут.

Оно долго было там, внизу. Оно росло, росло и выросло достаточно, чтобы отделить часть себя от основной массы, так что… там тоже кое-что осталось. Другое дело, что та часть не слишком разумна…

Но кого это волнует?

Она будет существовать… Долго? Сто лет. Двести. Тысячу… Восстанавливаться уже не сможет, как и расти, но… это тоже не имеет значения.

– Понятно?..

Нет.

Но и это не важно.

Искры заползали под кожу, превращаясь в серебристых червей. Наверное, это было отвратительно, но… я просто разглядывала их, тонкие, гибкие… злые.

И кажется, уснула.

Разве в пустоте возможен сон?

Мастер Варнелия, оглянувшись – следовало убедиться, что никто не видит, – поскребла орден ногтем. Орден был огромным, с тарелку, блестящим и подозрительно легким, наверняка полым внутри. А камни? Настоящие или тоже искусственные рубины?

Ювелиру не покажешь…

И нехорошо сомневаться в королевской милости.

– Дорогая, постарайся выглядеть немножечко счастливой. Твоя мама смотрит, – Витгольц еще подволакивал левую ногу, что заставляло Варнелию нервничать, а заодно пробуждало в душе нехорошее желание огреть супруга чем-нибудь тяжелым. Для вразумления. Это ведь не шутки… когда его нашли в том шкафу, никто вообще не рисковал прогноз делать.

Какие прогнозы…

Дыхание отказало на вторые сутки.

Сердце останавливалось трижды… измененная сеть и яд, который сожрал и без того не слишком-то здоровую печень.

– Я счастлива, – она подхватила его под руку.

Стоило сюда тянуться?

Награждение… не могли отложить на недельку-другую… вон, бледненький какой, и улыбается кривовато, значит, что-то болит… или если не болит, то ноет…

Сам виноват.

Мог бы и предупредить…

Орден на груди супруга тоже был крупным и густо усыпан синими камнями. Топазы? Или что-то попроще? С одной стороны, невместно королю фиониты вешать, а с другой – где столько топазов взять?

Этак и разориться недолго.

Вон, на груди ректора сияет золотое солнце, щедро усыпанное изумрудами…

У кого-то ордена поменьше…

У кого-то вовсе медали…

Награждение идет своим чередом… щелкают камеры, и в завтрашнем выпуске «Столичного вестника» появится подробная и восторженная статья.

Витгольц наклонился и потер ногу.

– Болит?

– Немеет, – пожаловался он. И добавил: – Я прошение подал. В отставку… в университете останусь, Фред не против… со следующего года. А так… по состоянию здоровья…

Она знала.

Она не хотела заглядывать в те бумаги, неосмотрительно брошенные им на столе, но… сквозняк, и бумаги соскользнули на пол, а она подняла.

Просто подняла.

И заглянула.

Мельком.

Обрадовалась, потому что…

– Хорошо, – держать мужа под руку не то чтобы моветон, скорее уж не принято. И матушка, к счастью, отделенная от награждаемых узорчатой лентой и двойным кольцом стражи – недавний заговор давал о себе знать, – одарила дочь укоризненным взглядом.