Мишель Альба - Инквизитор

Я не подошла, но посмотрела – изглоданная до безукоризненной гладкости отшлифованного алмаза прожорливыми мелкими тварями и обтесанная годами кость, когда-то покрытая человеческой плотью, теперь удостоилась всего лишь грязной подошвы сапога могильщика.

– Чего побелела? – он со смешком отпихнул остаток того, что прежде жило в ком-то, – это мы вытащили, а свеженькое втащим. И, знаешь, сколько их уже выкопано? А места все равно мало.

– Почему… мало?

Я знала ответ.

– Почему, почему… Да потому, что мрут как мухи. За последние дни, вот Черано не даст соврать, так устаем, что чуть ли не тут же, c покойничком в обнимку, валимся спать. И что им не живется? Ладно, ты тут ищи, чего тебе надо, а у нас есть чего делать. Черано, давай мешок. Заснул что ли?

Растолкав и, правда, придремавшего приятеля, мой собеседник принялся небрежно сваливать стукающиеся друг о друга останки в пыльный мешок, придерживаемый напарником. Последним прыгнул туда же оскаленный в беззвучном смехе череп.

– А куда вы их?

– В "костницу". Куда ж еще? Я ж сказал тебе, в часовне ищи свою бабку.

Сторонник траттории Рикальо осклабился, бросив вдогонку:

– Если по костям узнаешь.

Да-а, вышеназванное "пойло" не далеко увело его физиономию от поруганного им только что черепа.

"Костница" интересовала меня меньше всего. Вернее, в той лишь мере, чтобы приостановить насколько можно переселение туда когда-то упокоившихся здесь.

Опять же и работы у двух любителей острых ощущений поубавилось бы.

Меня больше ничто не задерживало, и я с облегчением покинула это печальное место, не тратя время на семенящего за мной украдкой Баччелло.

Не до него. Да и зачем уже теперь.

Утро следующего дня хмурилось не в пример позавчерашнему, даже высочайше отмеченного веселым Галеаццо. Вот-вот застоявшаяся в поднебесье влага тяжело обрушится вниз, затопив заиндевевшие мостовые.

Карета промерзла за ночь, и, если бы не беличья накидка, укрывшая меня до носа, я бы непременно продрогла до костей.

Госпиталь ощетинился строительными лесами и разбросанными в мало понятном порядке холмиками строительного мусора.

Я чересчур поспешила, вскочив сегодня ни свет, ни заря, не учтя, что и то и другое необходимо не только для моего пробуждения, и безлюдный дворик, досыпающий в предутренней мгле, равнодушно откликнулся ленивым эхом на мой требовательный стук в запертые двери.

Повторила попытку, уже не стесняясь эха, добившись, наконец, слабого отклика с обратной стороны.

– Кто нужен?

– Может, сначала впустите… графиню делла Ласторе? Некто перебрал множество гремящих засов, прежде чем дверь приотворилась ровно настолько, чтобы просунуть в теснющую щелочку только нос, изученный мной с не меньшей дотошностью за то время, что меня опознавали – вздернутый кончик, немедленно покрасневший от холода.

Нос принадлежал, как выяснилось, молоденькой монахине, поспешно дернувшей дверь на себя после того, как она убедилась, что перед ней, действительно, вот-вот закоченеет до посинения от безжалостной непогоды благородная мадонна.

– Входите, входите сеньора.

Она запоздало засуетилась, торопливо надавив на дверь, чтобы не дать взбесившемуся ветру влететь вслед за мной в остуженный за ночь, но, по крайней мере, не содрогаемый его ледяными порывами узкий коридор.

"Сестра-бенедиктинка " – по черной опрятной тунике и белому подплечнику я без усилий определила ее принадлежность к ордену, с одной из представительниц коего я уже имела честь побеседовать несколько дней назад. После чего каждая из нас решила не приближаться более друг к другу. В целях безопасности.

Девушка, разобравшись, наконец, с преградой ветру, обернулась ко мне.

– Чем я могу вам помочь, сеньора?

– Я хотела бы поговорить с ректором.

– Но… сеньор Протео…, его сейчас нет. Слишком рано. Если вы не против подождать…

– Я не против подождать. Согрей мне вино. И проводи уже куда-нибудь, где потеплее. Даже зубы замерзли.

Монахиня хлопнула ресничками, озадаченная непринужденностью нашего общения, и с некоторой заторможенностью пролепетала:

– Теплее… только в приемной ректора.

– Я согласна.

На этот раз девушка еще более смутилась, сбивчиво проговорив:

– Простите, сеньора, но его согласие тоже необходимо…

Она, судя по всему, испытывала некоторые затруднения в определении старшинства рангов – светского титула и духовной степени главы госпиталя. Путаница грозила ей возможным порицанием и с той, и с другой стороны.

Я облегчила ее страдания.

– Пошли в твою каморку. Где-то ведь ты спишь?

– Нет, сеньора. Здесь мы служим бедным, а к ночи возвращаемся в монастырь. Смею ли я предложить вам… кухню? – она зарделась от напряжения. А вдруг я сейчас разгневаюсь, воодушевленная своим высоким положением, и накажу несчастную за столь унизительный прием.

– Ну, в кухню, так в кухню. Главное согреться. Где это?

– Тут… рядом…, прошу вас…

Девушка сноровисто утеплила шерстяным покрывалом единственное здесь широкое кресло, придвинув его как можно ближе к огню и подложив под спину подушку для большего удобства. Она изо всех сил старалась мне угодить, добавив к горячему вину незапланированную сладкую булочку.

– Простите, сеньора, я должна обойти наших гостей и проверить, как прошла ночь.

– А как долго мне ждать ректора? У вас здесь почти как дома, не хочу привыкнуть.

– Обычно он прибывает к утренней мессе. Я приду за вами, как только он подъедет. Вас здесь никто не побеспокоит.

Если бы еще знать, когда у них начинается служба. Но уточнять я уже не стала, видя нетерпение монахини.

Прокравшееся под покрывало тепло усыпляло не хуже сонного зелья, размягчая не только податливое тело, но и успокоившиеся мысли, что вовсе не входило в мои планы – передо мной не стояла задача проверить, насколько эта кухонька комфортнее моей спаленки.

Ректор где-то задерживался и, движимая необходимостью подготовиться к встрече с ним, а, отчасти, и просто желанием ознакомиться с госпиталем, я высвободилась из усыпляющих объятий шерстяной дерюжки и отправилась на прогулку вслед за монахиней.

А, заодно, как оказалось, и на очередную встречу с облизывающейся в предвкушении обильной "трапезы", чумной погани.

Нескончаемо длинный уныло-скучный коридор оборвался огромным, не менее унылым залом, вдоль тусклых стен которого и по центру разместилось не меньше сотни кроватей с нехотя просыпающимися нищими, подтянувшимися сюда в поисках тепла и, пусть и скудного, но все же завтрака.

Кто-то уже отдал дань сну и ежился под нагретым за ночь хило-тоненьким одеялом, не спеша с ним расстаться. Остальные, наконец-то нашедшие на короткое время некое подобие дома, добирали остатки сна, укрывшись с головой и не откликаясь на надоедливые пожелания "доброго утра" назойливых монахинь.