Дмитрий Красько - Отпущение грехов

Переведя дух, я вдруг сообразил, что телефон звонит, не умолкая. Это был не такой звук, как у Ружина – резкий, заставляющий вскакивать и прятаться в туалете. Это было весьма мелодичное, хоть и малоприятное по случаю механического происхождения, переливание звуков из динамика в микрофон и обратно. Как переливание из пустого в порожнее.

Я подошел к аппарату и снял трубку:

– Открыто, войдите.

– Куда я попал? – спросил дребезжащий голос.

– А куда вы целились? – в свою очередь спросил я.

– Мне нужен номер некоего Николаева.

Я чуть было не брякнул, что никакие Николаевы здесь не водятся, вымерли, как динозавры, еще до вторжения Наполеона, но вовремя вспомнил, что, собственно, согласно последней могучей воле родного комитета госбезопасности, или как там его сейчас обзывают, Николаев – это мое родное на данный момент рекло. Под которым меня и знают работники «Сибири».

– Николаев на проводе, – сказал я.

– Что у вас там происходит?

– Глубокий пардон, – я даже опешил. – А с кем это я общаюсь, если, конечно, не секрет?

– А-а, черт! – угрюмо сказал голос. – Все равно не до церемоний. Полковник Федеральной службы безопасности Ацидис. Так что у вас, в конце концов, происходит? Я позвонил Ружину, чтобы предупредить его – никому дверь не открывать! А потом какой-то грохот, шумовые помехи и – тишина. Вы в курсе событий? Вы же его напарник?

– Ну да, – сказал я. – Только теперь, получается, бывший напарник. Вы слегка опоздали со своим звонком. Я как раз открывал дверь. Ружин мертв.

– Ч-черт!.. – скрежетнул зубами невидимый полковник. – Досада какая… Я обещал Ружину при встрече, что мы со своей стороны сделаем все возможное для вашей безопасности, раз уж дело так обернулось. Но сектанты оказались расторопнее. Когда наши люди прибыли к объекту, «Вестники» уже замыкали вокруг него кольцо. Мы взяли всех, но оставалась вероятность, что кто-то проник в гостиницу. Ма-аленький такой шанс. Они им воспользовались, да? Ну, а с вами-то все в порядке?

– Шиза косит наши ряды, – грустно сообщил я. – Но я пока держусь. Хотя с каждым часом шизею все больше.

– Что с нападавшими?

– Он был один, – сказал я. – Хотя, если вас послушать, их тут еще целое стадо может пастись. Но этого я убил. Застрелил. Пуля в лоб – и на боковую.

– Хорошо, – сказал полковник. – Сидите в своем номере и ни в коем случае не покидайте его. Если в номере Ружина остались ваши следы, не беспокойтесь о них. Мы к этому делу полицию даже на пушечный выстрел не подпустим. Все расследование будем вести сами. Уже ведем. Так что сидите и ждите. Условный сигнал – два спаренных стука в дверь. Я скоро подъеду.

– Вы сами? – удивился я.

– Ну да, – подтвердил он. – А что тут такого? Или я по голосу – дряхлый дедушка, из которого песок сыплется?

– Да нет, – соврал я. – По голосу – не сыплется. Но, мой генерал, а как же конспирация?

– Мне говорили, что вы даже близко не наш, Николаев, – холодно сказал дребезжащий полковник. – Вам, вольному стрелку, такое понятие, как субординация, наверное, незнакомо. Но все-таки постарайтесь держать себя в руках.

– Да, мой генерал, – я усмехнулся. – Так как на счет конспирации?

– Ну, хорошо, – устало вздохнул он. – К черту конспирацию, говорю, раз игра пошла в открытую. На вас, если не ошибаюсь, сегодня тоже было совершено покушение. Так вот, скрываться больше не считаю нужным. Как говорится, карты на стол. Пусть они знают, что вы связаны с нами. Тем более что они все равно уже знают.

– Круто вы загнули, – уважительно протянул я. – Сами не запутаетесь?

– Не должон, – полковник нервно хохотнул. – У меня там еще одно дело есть. Ружин, в отличие от вас, машину взял не в агентстве, а у администратора. Он сам сообщил об этом. Вот я и хочу ее вернуть, чтобы накладок не было. Ну ладно, Николаев, давайте обоюдно заткнемся. Чем раньше мы это сделаем, тем раньше я буду у вас…

– Жду, – сказал я и повесил трубку. А чего? Он сам сказал, что нужно заткнуться.

Я подошел к окну и навалился лбом на холодное стекло. Как это он сказал? «Держать себя в руках»? Не понравилось ему, что его «мой генерал» называют. Хорошо сказал, старый пердун. Только неужели он и вправду думал, что я испугаюсь его тона или начну проявлять уважение в тот момент, когда Контора – а вместе с ней и он сам – крупно облажались, и жертвой этого лажания стал Ружин, а по гостинице, вполне возможно, носятся толпы фанатиков, таких же диких и буйных, как тот, что на моих глазах превратил в руины соседний номер? Да пошел он на хрен, этот пень с дребезжащим голосом! Мне сейчас совсем не его бояться надо.

За окном, как ни странно, царили тишь, гладь да божья благодать. Если гэбэшники и вправду взяли «Вестников», пытавшихся замкнуть кольцо вокруг «Сибири», то сделали это тихо, аккуратно, без шума. Чисто. Не то, что фанатик-сектант, открывший огонь по номеру Ружина. Там ни о какой чистоте речи не шло.

Вспомнив это, я метнулся к дипломату, открыл его и вынул ТТ. Береженого бог бережет. С пистолетом за поясом я буду чувствовать себя не в пример увереннее. И пусть какой-нибудь свихнувшийся попробует сунуться. Я из него решето сделаю. Хотя, учитывая силу удара пули, выпущенной из ТТ, это скорее будет похоже на порванное в клочья решето.

Мной вдруг овладело состояние беспокойства. Я ни за что не смог бы сейчас усидеть на одном месте. Ибо тогда точно паду жертвой шизы. Я бегал по номеру из угла в угол, как стайер, которому нужно сделать десять тысяч и которому под это дело выделили квадрат размером четыре на четыре.

А в соседнем номере в ванной комнате томился в это время пленный ментик. Ох, с каким удовольствием я задал бы ему сейчас несколько вопросов! И он бы ответил на них, никуда не делся. Иначе я применил бы к нему такие нетрадиционные методы лечения немоты, от которых даже Эйфелева башня станет болтливее телевизора.

Но возвращаться в ружинский номер я не стал. Во-первых, с минуты на минуту мог нагрянуть полковник – черт его знает, откуда был звонок, может, из машины по дороге сюда. Он просил, чтобы я ни в коем случае не покидал пределов своего номера и не беспокоился о следах, которые остались в ружинском. И я, как ни странно, склонен был прислушаться к его советам в этих двух пунктах. А во-вторых, ментика скоро освободят – если уже не освободили – гэбэшники. Со слов полковника, они сами будут вести – уже ведут – это дело. Ну, не драться же с ними из-за одного обосранного гада, в самом деле! Тем более что мы, вроде как, в одной упряжке.

В дверь постучали. Именно так, как и говорил полковник. Два раза – пауза – еще два раза. Я подошел и открыл. На пороге стоял пожеванного вида старикашка, который вполне мог говорить дребезжащим голосом. И когда он открыл рот, я убедился, что голос у него действительно дребезжит: